Продолжение переписывания истории IIWW

Петр Демидов. "На службе у бога войны." Москва: Эксмо, Яуза, 2007 г.

(Кстати, очень интересная книжка. Рекомендую.)

Место действия – Польша (даже не Германия), к западу от Вислы на Магнушевском плацдарме. Январь 1945 г.

Стр.248: «В селе под названием Воля батальон Бочковского остановился в ожидании заправщиков. Дело было к вечеру, мы уже начали устраиваться на ночевку, как в одном из домов послышались душераздирающие крики о помощи. Майор Прошкин бросился к дому, ногой выбил дверь и через коридор шагнул в большую комнату. При свете керосиновой лампы он увидел поразительную картину. В углу на кровати лежала раздетая женщина, с ней возился какой-то танкист, рядом сидело ещё человек семь-восемь, ожидая своей очереди. Эта теплая компания уже изрядно подпила и теперь им было море по колено.

Комиссар был не из трусливых людей, никогда не прятался в бою за спины других, но тут, при виде пьяных солдат, оторопел – черт их знает, что они могут выкинуть. Неожиданно, выпивохи схватились за оружие. Один из них выдохнул ему прямо в лицо: «Советую тебе, майор, убраться отсюда, а то как бы чего не вышло!» Распаленные алкоголем солдаты готовы были пристрелить комиссара, в этом он нисколько не сомневался. Разумно было покинуть дом. В штабе Прошкин никак не мог успокоиться: «Подлецы! Дрянь! Так опозорить честь советского солдата!»
Я решил пойти вместе с комиссаром к Бочковскому и рассказать об инциденте, только что случившемся в его батальоне.

Бочковский поразил нас своим спокойным отношением ко всему случившемуся. Странно было слышать от комбата такие слова: «Ссориться по пустякам с моей чумазой братией мне нельзя. У нас, в танковых войсках, свои неписаные законы. В ходе труднейшей операции, когда на каждом шагу гибнут мои парни, я не хочу восстанавливать их против себя. Мы вместе рискуем жизнью и выполнение боевой задачи во многом зависит от них. После операции, если останемся живы, я проведу с ними воспитательную работу. А сейчас, ребята, покиньте батальон. Так будет лучше для всех. Кроме того, советую по этому поводу не поднимать шум.

Этот случай в январе 1945 г стал для меня наглядным уроком. В боях случалось и не такое: командира могли «по неосторожности» раздавить танком или пустить пулю в спину. Что и произошло примерно по такому же поводу как и в селе Воля, немного позже с заместителем командира 8-го гвардейского танкового корпуса полковником Гореловым.

Я этого никак не мог понять и вел дискуссии с Юрой Гиленковым по поводу позиции Бочковского в отношении инцидента в селе Воля. Юра тоже был на стороне танкиста и посоветовал забыть то, что произошло в польском селе. Но, пожалуй, наибольшим ударом для меня стало признание моего подчиненного командира батареи Сережи Ковылина о том, что он тоже забавлялся втихую с польской девушкой против её воли. И это происходило в нашем «эрэсовском» или как его еще называли «королевском» дивизионе. Что же тогда творилось в других войсках?»


-- Надеюсь, теперь вам не так противно будет, когда придется правде в глаза смотреть. Это свежайший пример из новой книги. Причем от советского офицера-фронтовика. Но как сами понимаете, таких примеров и гораздо страшнее – тьма тьмущая.

О! Появился "виновник торжества" и как всегда, по традиции — "весь в белом".

Лапуля прочти от эту ссылку:
http://www.argo.net.au/andre/osmarwhite.html
И "покамлайте" над ней...

А потом приведите сравнительную статистику СКОЛЬКИХ своих военнослужащих расстреляли в нацистской армии, за преступление на оккупированных территориях и сколько в советской.

А потом еще раз напишите свое, высказанное здесь, мнение, на бумаге (лучше, правда, на наждачной) сверните ее трубочкой и засуньте в самое ему место.

Минчук, я прочитал. Там действительно есть много интересного.

Почитай и ты.



Варвары ("Daily Mail", Великобритания)
Макс Гастингс (Max Hastings), 20 октября 2004
Макс Гастингс - один из самых выдающихся военных историков Британии. В своей новой книге 'Армагеддон' он на основе многолетних исследований и свидетельств сотен очевидцев - военных и мирных жителей - ярко и по-новому описывает события последних месяцев второй мировой войны. Сегодня, в третьем из публикуемых нами отрывков из книги, он раскрывает неизвестные страницы беспощадного наступления советских войск через восточные районы Третьего Рейха.

Выдержки из книги Макса Гастингса 'Армагеддон: битва за Германию, 1944-1945' ('Armageddon: The Battle For Germany 1944-1945')

Первое вторжение русских в восточные районы Германии произошло в октябре 1944 г., когда части Красной Армии захватили несколько приграничных деревень. Через пять дней они были выбиты оттуда, и перед глазами гитлеровских солдат предстала неописуемая картина.

Едва ли хоть один гражданский избежал смерти от рук русских солдат. Женщин распинали на дверях сараев и перевернутых телегах, или, изнасиловав, давили гусеницами танков. Их детей тоже зверски убили. Сорок французских военнопленных, работавших на окрестных хуторах, предполагаемые освободители расстреляли. Та же судьба постигла и признанных немецких коммунистов. Действия красноармейцев не были проявлением бессмысленной жестокости - это был методичный садизм, не уступающий действиям самих нацистов.

'Во дворе фермы стояла телега, к которой, в позе распятых, были прибиты гвоздями за руки еще несколько голых женщин, - докладывал немецкий фольксштурмовец Карл Потрек (Karl Potrek). - Возле большого постоялого двора находится сарай; к каждой из двух его дверей была в позе распятой прибита гвоздями голая женщина. В жилых домах мы обнаружили в общей сложности 72 женщин и девочек, а также одного мужчину 74 лет - все они были убиты зверским образом; лишь у нескольких в голове обнаружены пулевые отверстия. Некоторым младенцам размозжили головы'.

Даже у самих русских эти зверства впоследствии вызывали неловкость. Авторы подготовленной Москвой официальной истории так называемой 'Великой Отечественной войны', обычно весьма сдержанные в подобных вопросах, признают: 'Не все советские солдаты правильно понимали, как им следует вести себя в Германии. В первые дни боев в Восточной Пруссии имели место отдельные нарушения норм правильного поведения'.

На самом же деле то, что случилось в ходе этих первых атак, было лишь предвестником варварского поведения Красной Армии в страшные месяцы ее стремительного продвижения вглубь Третьего Рейха. Более 100 миллионов человек, находившихся в пределах гитлеровской Германии, оказались в темном лабиринте, где их ждали ужасы, намного превосходившие все, что пришлось испытать западным странам в годы второй мировой войны.

Для русских это стало местью за зверства, совершенные нацистами в их собственной стране. Три года германские войска неистовствовали на территории СССР, истребив множество людей и причинив его народам неимоверные страдания. Всего во время войны погибло около 8,7 миллионов советских солдат и 18 миллионов мирных граждан.

Ненависть русских к врагу усилилась после освобождения районов, оккупированных немцами. Перед ними предстала настоящая пустыня - урожаи истреблены на корню, скот уведен, миллион домов сожжен, большинство жителей убиты или угнаны в рабство. Рядовой советской армии Витольд Кубашевский вспоминает, как солдаты его взвода в только что освобожденной деревне обнаружили, что из сарая возле местной церкви исходит зловоние. Войдя внутрь, они увидели, что помещение доверху забито гниющими трупами местных крестьян.

Еще более ужасные картины ожидали их в нацистских лагерях смерти. В крематории лагеря Майданек на территории Польши сталинские солдаты обнаружили прах 200000 сожженных людей.

Непосредственные 'контакты' с вражескими солдатами, которые вели себя нагло и самоуверенно, только подливали масла в огонь ненависти. В полевом госпитале, где работал военврач Николай Сенкевич, группа немецких пленных на допросе отказалась отвечать: 'Мы просто отвели их в сторону метров на 100 и там их расстреляли'.

Большинство сдавшихся немцев так и не увидели лагерей для военнопленных. 'Мы убивали пленных просто вот так, - говорит капитан Василий Крылов, и щелкает пальцами. - Если солдатам приказывали доставить пленных в тыл, чаще всего их 'убивали при попытке к бегству''.

Витольд Кубашевский вспоминает, как невыносимо было для него расстреливать пленных, и как он старался не смотреть обреченным людям в глаза. Но, как и все, он стрелял, выполняя приказ.

'На войне одно правило - ты идешь в бой, видишь врага, и враг для тебя - не человек, - вспоминает сержант Николай Тимошенко. - Подняв руки, ты не спасешься'.

Особенное отвращение у русских вызывали претензии немцев на принадлежность к высшей цивилизации. 'Они полностью лишены стыда, - брезгливо отмечал советский военный корреспондент Алексей Сурков. - Чтобы помыться, они догола раздеваются перед женщинами. Они взбираются на женщин верхом, как на жеребцов. Они пускают газы за столом во время еды. У себя дома они так же себя ведут?'

Сталинским солдатам рекомендовали вести 'реестры возмездия', записывая данные о немецких зверствах, и фиксируя личный вклад в 'сведение счетов' с врагом. Политруки в тех же целях проводили 'митинги возмездия'.

Когда эта жаждущая отмщения орда вошла в Германию, она представляла собой грозное зрелище. Сталина совершенно не волновало, сколько людей погибнет, обеспечивая ему победу, и успешные атаки его пехоты и танков основывались скорее на самопожертвовании солдат, чем на хитроумной тактике или предусмотрительности.

Десяток 'тридцатьчетверок' наступал в одну шеренгу, чуть ли не борт к борту. Немцы подбивали четыре-пять штук, но на их месте неизменно появлялись новые танки, а за ними волнами шла пехота.

Как вспоминает один немецкий солдат: 'Вы просто не поверите - они все шли и шли, их пехота буквально бросалась на наши танки, бегом, с криками, даже когда перед нашими позициями уже громоздились горы трупов. Появлялась мысль: 'Разве таких людей можно остановить?''

Цифры советских потерь и по сей день являются для многих ветеранов предметом противоестественной гордости. 'Конечно, в Красной Армии с пренебрежением относились к человеческой жизни, - отмечает артиллерист Владимир Гормин. - Никто не знал, сколько людей погибло, да это никого и не волновало'.

Генералы бросали свои 'ударные армии' в лобовые атаки, невзирая на опасность вражеских контратак или окружения. 'Немцы их отрезали, порой они неделями оставались в окружении, у них кончалось продовольствие, топливо, боеприпасы, - рассказывает один русский офицер. - Но они должны были прорываться из кольца'.

Русские были беспощадны в рукопашной, и особенно грозными противниками являлись в ночном бою. Все немецкие солдаты, побывавшие на Восточном фронте, а затем оказавшиеся на Западном, в один голос отмечают, что во время боев с американцами и англичанами они могли свободно передвигаться по ночам, тогда как русские ни на минуту не давали покоя врагу.

Одним из излюбленных трюков советских разведгрупп, действовавших ночью, было перерезать горло немецким часовым, а затем оставлять изуродованные трупы в назидание их уцелевшим товарищам.

Храбрость и упорство красноармейцев сочетались с крайней недисциплинированностью, подпитываемой чудовищным пьянством: неумеренное потребление водки было единственным, что хоть как-то помогало выносить фронтовые будни.

Даже неустанные усилия расстрельных команд - Сталин предпочитал держать своих солдат в узде именно таким способом - не могли удержать людей от эксцессов, зачастую смертельно опасных.

Когда солдаты одной бригады захватили цистерну с чистым спиртом, они открыли по ней пальбу, а когда алкоголь брызнул из сотни пробоин, просто подставляли рот под струю. Многие напились до бесчувствия и едва не поплатились за это жизнью, когда немцы пошли в контратаку.

Трое солдат, попытавшихся проделать такой же трюк с громадной бочкой в одном из венгерских винных погребов, просто утонули в потоке вина.

Безрассудство советских солдат за рулем вошло в легенды. Автотранспортная служба расставляла на дорогах надписи 'Тормози или погибнешь!', но десятки водителей грузовиков легкомысленно игнорировали эти предостережения - и действительно погибали. Владимир Гордин однажды видел, как три грузовика из автоколонны один за другим свалились в пропасть.

Или вот такой случай: один солдат танковой части, где служил Валентин Крулик, решил пошутить: надел немецкий китель и каску и ворвался в блиндаж, где отдыхало его отделение, размахивая шмайссером и крича 'Хенде хох!'

Все присутствовавшие сочли, что это было очень остроумно. Вот только один из товарищей успел застрелить 'артиста', прежде чем кто-либо его узнал.

Конечно, не все советские солдаты были дураками - или героями. В первом же бою семнадцатилетний Анатолий Осминов поседел, когда по броне его танка градом застучали пули. Он признает и то, что наложил в штаны от страха - это случалось со многими солдатами на всех фронтах. 'Потом к опасности привыкаешь, как привыкаешь убивать людей, - рассказывает он. - Поначалу я думал: 'Как я смогу убить человека?' Но потом я понял: либо убьешь ты, либо убьют тебя'.

Даже сегодня многие россияне - да и само правительство - отказываются признать подлинный размах жестокостей, которые творила Красная Армия на пути к Берлину. Однако в 1945 г. командование Красной Армии, несомненно, считало, что ее бойцы способны вести себя на германской земле как дикари.

Сильнее всего пострадала Восточная Пруссия - на ее обширных холмистых равнинах раскинулись поместья многих германских аристократов. В первые годы войны это было тихое захолустье, жившее почти как в мирные времена. Теперь она превратилась в кромешный ад.

В свидетельствах очевидцев недостатка нет. 'Все мы знали, что немецких девушек можно насиловать и убивать, - писал Александр Солженицын, в годы войны - офицер-артиллерист. - Это воспринималось чуть ли не как отличие в бою'.

Ему вторит и Гавриил Темкин, служивший переводчиком в 78-й стрелковой дивизии: 'Самый простой способ отомстить - это овладеть женщинами врага'.

В Восточной Пруссии красноармейцы насиловали женщин в таком количестве, что речь явно шла не о чисто сексуальном удовлетворении, а о стремлении надругаться над целым народом.

Ярость завоевателей только возросла, когда они впервые увидели своими глазами, насколько богато живут немцы. 'Их деревни и городки по сравнению с нашими выглядели как рай земной, - говорит лейтенант Геннадий Клименкопут. - Все было так ухожено. Столько красивых зданий. Они были настолько богаче нас. Почему же они напали на нас в 1941 г. и так с нами обращались?'

То, что увидели солдаты, противоречило многолетней пропаганде о преимуществах социалистической экономики. Возможно именно яростью, вызванной благосостоянием врага на фоне собственной нищеты после десятилетий 'затягивания поясов', объясняет, почему советские солдаты, как безумные, крушили все, что попадалось под руку.

Мародерство приобрело эпический размах - этому способствовал и существовавший в Красной Армии порядок, согласно которому каждый солдат раз в месяц мог отправлять домой посылку с трофеями. В Россию отправлялось все - еда, напитки, скот, одежда, драгоценности. Если гражданские жители по глупости жаловались на грабежи, солдаты просто поджигали их дома.

Перед лицом этого яростного наступления немецкое население Восточной Пруссии бежало без оглядки: по своему ужасу этот исход был одним из самых мрачных в истории.

В одну из самых холодных зим двадцатого столетия сотни тысяч мирных жителей (немногие счастливчики - на телегах, а большинство пешком ) устремились на запад по узкому коридору заснеженной равнины между сжимающимися клещами советского наступления. Только одно имело значение - спастись от русских. Дороги были забиты живыми, а обочины - трупами. Мертвые младенцы лежали прямо на снегу. Некоторые беженцы, придя в ужас от этого смертоносного хаоса, поворачивали домой, говоря: 'Может быть, русские не так страшны, как говорят'.

Позднее им оставалось только пожалеть об этом решении. Поравнявшись с колоннами беженцев, русские войска расстреливали их из пушек и пулеметов. В этом не было никакой военной необходимости - речь шла только о мести.

Те, кто не мог уйти по суше, пытались бежать морем - это стало одним из самых мрачных эпизодов войны. В балтийских портах Германии тысячи людей дрались за место на кораблях, отплывавших на Запад - некоторые срывались в воду, поскользнувшись в давке на пирсе, кого-то другие пассажиры сбрасывали за борт.

В порту Гдыня, недалеко от Данцига, встал под погрузку старый корабль 'Вильгельм Густлов' [на самом деле 'Густлов' был спущен на воду в 1937 г. - прим. перев.] - до войны он был круизным лайнером. В мирное время корабль брал на борт 1900 пассажиров и членов экипажа. Но в тот день в списке пассажиров значилось более 6000 душ - в том числе раненые из военных госпиталей с ампутированными конечностями и беременные женщины, для которых на прогулочной палубе было оборудовано родильное отделение.

Позднее, когда 'Густлов' уже отошел от пирса, его окружила целая флотилия лодок, набитых беженцами, умолявшими, чтобы их взяли на борт - женщины поднимали на руки детей. Сжалившись, команда спустила с бортов погрузочные сети. Как считается, по ним на корабль взобрались еще 2000 человек. Те, кому это удалось, испытали огромное облегчение - но, увы, они были обречены. Покинув гавань, старый перегруженный 'Густлов' медленно преодолевал штормовые воды, раскачиваясь на резкой балтийской волне.

Он стал легкой мишенью для советского капитана-подводника Александра Маринеско, перехватившего лайнер и выпустившего по нему в упор торпеды, как обычно, украшенные лозунгами: 'За Родину!', 'За Сталинград!', 'За советский народ!'.

Раздались три оглушительных взрыва, 'Вильгельм Густлов' сильно накренился и через 70 минут затонул. Жертвами этой катастрофы - крупнейшей в истории мореплавания, затмившей гибель 'Титаника' или 'Лузитании' - стали 7000 человек.

На борту разыгрывались ужасные сцены. Сотням молодых женщин из вспомогательного подразделения германского ВМФ посчастливилось погибнуть мгновенно - одна из торпед разорвалась прямо под помещением, где их разместили. Старики, больные и раненые не могли передвигаться - их смерть была долгой и мучительной.

Раздавались крики людей, запертых, как в ловушке, между водонепроницаемыми переборками, которые опустились сразу после взрыва. Матросы выстрелами из винтовок пытались обуздать обезумевшую толпу, бросившуюся наверх с нижних палуб. Стюард, пробегая мимо одной из кают, услышал выстрел. Открыв дверь, он увидел офицера ВМФ, стоявшего с пистолетом в руке над трупами женщины и ребенка: другой ребенок в ужасе хватался за его ногу. 'Убирайтесь!' - крикнул офицер, и стюард закрыл дверь, не мешая отцу закончить дело.

Даже из тех, кому удалось попасть в шлюпки, многие замерзли насмерть, не дождавшись спасателей, прибывших на место катастрофы с рассветом. Всего выжило 949 человек. Однако страшная участь 'Вильгельма Густлова' затерялась на фоне всемирной трагедии 1945 г., и сегодня о ней знают лишь некоторые немцы да горстка историков.

Теперь в Восточной Пруссии в руках немцев осталась лишь ее осажденная столица - укрепленный город Кенигсберг. Некоторые горожане хотели сдаться - но потом увидели тела 80 немецких солдат, казненных за дезертирство, выставленные на всеобщее обозрение у городского вокзала с прикрепленными к одежде надписями: 'Они были трусами, но все равно погибли'.

Русские разбомбили город до основания, и все же штурмовым группам пришлось сражаться за каждый метр, используя огнеметы, чтобы уничтожить защитников, не желавших сдаваться. 'Никогда не встречал такого яростного сопротивления, как в Кенигсберге', - вспоминает один русский офицер.

Когда красноармейцы в конце концов овладели городом, они перебили тысячи жителей. Женщин насиловали прямо в родильных отделениях больниц. Один врач вспоминает их отчаянные крики 'Пристрелите меня!', 'Пристрелите меня!', но мучители выбирали для своих жертв медленную смерть.

Михаэль Вик (Michael Wieck) - один из тех, кто выжил в этой бойне - рассказывает: 'Каждого встреченного мужчину они убивали, а каждую женщину - насиловали. В ночи отовсюду слышались крики и мольбы о помощи. Они запирали людей в подвалах и поджигали дома. Они сгоняли мирных жителей на бывшие поля сражений в окрестностях города, и там расстреливали или сжигали'. От еврея Вика не укрылся и мрачный парадокс ситуации: 'Сначала нас пытались уничтожить Гитлер и нацисты, теперь этим занялись русские'.

Кровавая зима Восточной Пруссии - один из самых страшных эпизодов второй мировой войны. Немцы по сей день испытывают ярость от того, что мир так мало о ней знает. Она женщина из Восточной Пруссии сказала мне: 'Это был наш Холокост, но всем на это наплевать'.

Русские пытаются оправдаться. 'Вспомните, что делали немцы в нашей стране', - говорят они, и действительно, на каждого немца, убитого Красной Армией, приходится трое, четверо, или пятеро русских, павших от рук вермахта, люфтваффе или СС в дни их триумфа. У большинства русских солдат всякое чувство жалости и сострадания умерло еще раньше - на сотнях полей сражений. И все же мало кто способен без негодования думать об участи, постигшей Восточную Пруссию, тем более, что это не диктовалось военной необходимостью. В ходе наступления на Берлин ее можно было просто обойти и 'зачистить' позднее.

Русские сразу же начали расплачиваться за свою жестокость. Ненужная победа в Прибалтике стоила Советской Армии 600.000 убитых и раненых - это чуть меньше общих потерь англо-американских войск во всей кампании на Западном фронте.

Позднее им пришлось заплатить еще дороже. Видя, что произошло в Восточной Пруссии, немцы поняли, что пытаться дожить до советской победы просто не имеет смысла. У них не оставалось иного выхода, кроме как сражаться до конца. Из-за того, что победители приготовили для побежденных лишь смерть и немыслимые страдания, сталинские армии на пути в Берлин понесли огромные потери.

Вот очень интересная статья. Помимо некоторой инфы по обсуждаемым вопросам есть много интересного из боевой практики.

Михаила Штейнгарт «По трупам к победе»
“Газета Новое Русское Слово” (Нью Йорк) от 7 октября 1994 г.

Давно ушли в прошлое годы войны с Германией… (и все же) предста-вляют исторический интерес причины поражения «третьего рейха»… В самом деле, как могла столь могучая милитаристская машина Гитлера, почти без потерь покорившая многие страны Европы и затем использовавшая их экономический потенциал, потерпеть катастрофическое поражение от такой отсталой страны, как Сов. Союз, вдобавок застигнутый поначалу врасплох и потерявший вследствие этого лучшую часть своей кадровой армии?
В самом общем виде ответ на этот вопрос может быть таков. Если в мясорубку, сделанную из самой прочной стали, без конца заталкивать мясо, да еще с косточками (в виде пусть плохоньких, но всё же движущихся и стреляющих танков, самолетов, пушек), то в конце концов она не выдержит и сломается.
О нападении нацистской Германии на нашу страну я узнал на станции Байкал в вагоне пассажирского поезда, увозившего меня, курсанта полковой школы связи, с Дального Востока в Саратов для обучения в военном учили-ще. По радио передавалась речь Молотова. Особого впечатления она на ме-ня не произвела. Как и многие другие малоосведомленные люди, я полагал, что Красная Армия вскоре в пух и прах разобьет фашистов. Ведь она самая сильная! Наши танки быстры, а самолеты летают выше и дальше всех! Они покажут немцам, по чем фунт лиха! Так что Молотову не удалось испортить мою радость от того, что я удрал с тяжелой муторной службы на Дальнем Востоке.
В самом деле, ничего хорошего не было в сопках Уссурийского края с их скудной растительностью и промозглыми ветрами. Жили мы в тонкостенных деревянных, сырых и холодных бараках-казармах, питались плохо, трудились много. Часто работали на разгрузке вагонов с углем, бревнами, продовольствием. Один-два раза в месяц совершали тяжелые марш-броски с последующим развертыванием шестовых линий связи на труднопроходимой, иногда даже болотистой, местности. Все это вместе взятое называлось «тимошенковской закалкой» – по имени маршала Тимошенко, приказавшего учить войска тому, что понадобится на войне, то есть в условиях, максимально приближенных к боевым.
Дисциплина в части была очень жесткой. Любое неповиновение прика-зу или неточность в его выполнении карались весьма сурово – тяжелыми на-рядами или отсидкой на гауптвахте, где можно было околеть от холода и голода. Всё это представляло серьезную угрозу жизни. Из-за таких условий службы солдаты часто болели, покрывались чирями. Ночами многие мочились под себя и по утрам вся территория вокруг казармы была уставлена нашими тощими матрасами для просушки. Многие не выдерживали – стрелялись, дезертировали, убегали в Маньчжурию.
Моё положение усугублялось ещё и тем, что меня не взлюбил мой от-деленный командир. Постепенно я пришел к выводу, что не взлюбил он ме-ня просто за то, что я еврей. Предубеждение против евреев было у него, как я узнал, ещё до моего появления. На его нелюбовь я гордо отвечал молчали-вым презрением, а он в отместку чаще других посылал меня в наряд – чистить картошку, мыть полы, разгружать вагоны. Так что уже в самом начале службы мне пришлось привыкать к тяжелой работе. Я понял, что спастись можно толь-ко путем самозакаливания и стал усиленно заниматься физкультурой. Но мои успехи даже на этом поприще привели к столкновению с начальством. Дело в том, что наш ротный командир очень любил штыковой бой и проводил это занятие сам. С длинным шестом в руках, он становился у щита, который надлежало колоть, и пытался ударить этим шестом подбегавшего бойца до того, как тот поразит щит. Боец должен был поворотом винтовки отбить удар, а уж затем колоть. Мне это занятие нравилось и, по-моему, я выполнял данное упражнение лучше других. Однажды, когда наступила моя очередь колоть, ротный, как мне показалось, размахнулся шестом сильнее обычного с явным намерением огреть меня как следует, но я отбил удар. Тогда он велел повторить, однако результат получился тот же. Мне показалось, что ротный расст-роился. Он приказал нашему командиру отделения продолжать занятие и тут же ушёл. Поощрения за «боевую сноровку» я не получил.
Курс обучения в училище был ускоренный, но несмотря на это курсан-тов училища то и дело отрывали на разные работы. Особенно часто приходилось заниматься рубкой леса и сплавом его по реке – труд очень тяжелый. Из-за этого главное внимание уделялось изучению теории, а на практику времени не оставалось. На работе и учебе очень сказывалось слабое питание. Пища готовилась хорошо и была вкусной, но выдавали нам её недостаточно и постоянно пребывали в полуголодном состоянии. Каждый стремился поскорее попасть в действующую армию, чтобы избавиться от училищной дисциплины, голодухи и тяжкого труда.
Упоенное и успокоенное успехом под Москвой, советское командование просмотрело опасное положение на юге страны, а немцы воспользовались этим ротозейством и развернули там широкое наступление весной 1942 г. Поэтому наше обучение сократили до минимума. Немцы в это время уже напирали на Сталинград и страна несла большие потери в территории и людях. После шести месяцев обучения, в младшем офицерском звании меня направили начальником связи минометного батальона 137-й мотострелковой бригады, формировавшейся в лесах под Мичуринском. На формировке мы жили в хороших землянках, питались сытно; солдатами занимались мало. Впоследствие, на пере-довой, воспоминание об этом периоде подогревало мечту об отводе в тыл на отдых.
Через 3 месяца райской жизни, полностью укомплектованная и экипи-рованная бригада выступила на фронт, и очень скоро я испытал все «прелести» войны полной мерой. Это такая жуть, какую трудно представить. Каждый день на передовой, под немецкими бомбами и снарядами, мы все расценивали как последний день в своей жизни. Надо сказать, что жизнь солдат и офицеров там не ставилась ни в грош ни своими, ни чужими. Но судьба оказалась ко мне милостивой – остался жив, хотя работа связистов на фронте была очень опасной и длилась она более трех лет.
Хотя бригада называлась мотострелковой, большая её часть перемеща-лась на своих двоих, а машин хватало только для перевозки орудий, боепри-пасов, продовольствия и т.д. Шли днем и ночью. К исходу третьего дня мы подошли к городу Калач и, не входя туда, расположились на ночлег. На утро мы увидели, что этот городок представлял собой огромную деревню, утопавшую в зелени, за которой виднелась лента реки. Нам предстояло её форсировать, с ходу ударить по немцам, опрокинуть их и, как пишут в книгах, «на плечах неприятеля ворваться»…
Но так только пишут в книгах и показывают в кино, а на самом деле всё гораздо сложнее. Миновав город, мы вышли к переправе, наведенной саперами за ночь, быстро перебрались на другую сторону и здесь впервые увидели следы бомбежки. Воронки были еще свежие, пахло горелым. Рядом с дорогой лежала убитая лошадь и несколько трупов солдат, совсем молодых ребят. Мы двинулись вдоль реки и пройдя с километр услышали слабый шум канонады. Через некоторое время мы увидели следы боя – воронки от снарядов, разбитые повозки, брошенные каски, противогазы. Потом стали попадаться трупы наших и немцев. Несло гарью и смрадом. Тут я должен заметить, что по присущей нашему командованию халатности трупы людей и лошадей не предавались земле по нескольку дней и смрад от их разложения преследовал нас всю войну, став ещё одним постоянным бедствием.
А пока что мы шли вперед. Ранее, немцы гнали тут остатки разбитых советских дивизий и очевидно не ожидали контрудара наших свежих частей.
Они откатились назад, понеся значительные потери. А возможно у них здесь просто было мало сил. Однако наше наступление длилось недолго: уже к вечеру наша пехота была остановлена и перешла к обороне. И вот тут мы узнали, что почем.
К утру подразделения бригады, в т.ч. артиллерийский, минометный и зенитный батальоны, успели окопаться, а около 8 часов на горизонте показались немецкие самолеты – всего 15 машин. Затарахтели наши зенитки, но немцы неспешно образовали в небе карусель и заходя из-под солнца, стали пикировать один за другим, сбрасывая по две бомбы. Уже один свист от падающих бомб мог свести с ума, а если к этому добавить оглушающие разрывы, то нетрудно представить наше состояние. Едва прекратилась бомбежка, на нас обрушился шквал артиллерийского огня и еще примерно час мы не могли и головы высунуть из окопов. Потом всё внезапно стихло, но немедленной немецкой атаки не последовало. Они готовились к наступлению тщательно и неторопливо, рассчитывая, видимо, на глубокий рейд. Наши потери, как ни странно, оказались невелики.
В течение дня, однако, бомбежки и обстрелы повторились ещё дважды, но наша артиллерия уже огрызалась ответным огнем. Ночью было тихо и мы отоспались. А утром всё началось сначала. Так продолжалось несколько дней, пока наше командование не решило возобновить наступление. Это было равносильно самоубийству.
Атака началась утром и вперед пошли все три наших стрелковых бата-льона. На соседний участок только что подошел пехотный полк чтобы с ходу ударить по немцам, опрокинуть их и… И - ничего. Уже рассвело и массированный немецкий огонь буквально разметал и уничтожил почти всех атакующих. В разгар боя нач. штаба приказал мне послать связиста на батарею, которая перестала отвечать на телефонные звонки. Связист не дошел. Он был сражен пулей вражеского снайпера. Тогда я пошел сам. Я бежал, согнувшись в три погибели, а когда рядом просвистела пуля, упал и пополз по-пластунски. Пригодилась моя дальневосточная выучка – быстро падать и ползти как ящерица. Картина, увиденная мною на батарее, ужасала. Вся огневая позиция была изрыта воронками от разрывов, минометы были перевернуты и искорежены, а между ними в разных позах лежали трупы солдат. Некоторые были буквально разорваны на куски. Наше наступление было сразу остановлено, мы понесли большие потери и вернулись на свои исходные позиции.
После отражения нашего удара немцы времени не теряли и через два дня сами перешли в наступление. Сперва была артподготовка, какой мы ещё не видели, потом волнами пошла авиация. Приближение армады танков зас-тавило нашу пехоту покинуть окопы и отрываться от них бегом. То прост-ранство, которое было отвоевано нами с таким трудом, мы теперь пробежали за несколько часов. У переправы скопилось много машин, лошадей, военной техники. Где-то рядом вела бешеный огонь наша батарея. Немцы отвечали откуда-то издалека и их снаряды рвались метрах в трехстах от нас. Всё шло более или менее нормально, пока не прилетели самолеты. Буквально за считанные минуты переправа была разрушена. К счастью, неподалёку у берега стояла баржа и мы воспользовались ею. В ушах ещё долго слышались крики, стоны раненых, ржанье испуганных лошадей, гром разрывов. Столько смертей и крови я ещё не видел, и безумных глаз тоже.
Трудно было воевать против танков и самолетов, не имея ни тех, ни других, но свою задачу мы всё же выполнили: на какое-то время задержали продвижение противника к Сталинграду.
Во время знаменитой сталинградской операции по окружению 6-й не-мецкой армии Паулюса наша бригада входила в состав танкового корпуса, в котором было 3 танковых бригады, оснащенных танками Т-34. Мы и ещё несколько дивизий наступали через Донбасс на юг, а навстречу нам продвигались наши войска от Ростова. Я думаю, что это наступление и сталинградская операция представляли собой грандиозный, но неудавшийся план Сталина окружить половину всех немецких войск, задействованных на советско-германском фронте. Если бы это удалось, то для немцев это было бы катастрофой, каких не знала военная история. Но оказалось кишка тонка.
После тяжелого боя наш корпус прорвал оборону врага и двинулся вперед. Противник, увлекшись наступлением на Сталинград, этого не ожидал и наше продвижение шло гладко в течение нескольких дней. Нам помогло так же то, что нам противостояли не немцы, а итальянцы, которые быстро теряли боевой дух. Для них эта война была слишком тяжела. На третий день мы настигли отходивших итальянцев, но их было несколько тысяч и бой был нелегким. Однако, наша победа была полной: они все сдались.
Наше наступление в Донбассе встревожило немцев не на шутку. Чтобы предотвратить окружение, они перебросили сюда свежие войска и… И мы по-зорно побежали, очень быстро покрыв в обратную сторону весь пройденный в наступлении путь. При этом мы потеряли немало людей и были отправлены на переформировку.
Тем не менее, война постепенно продвигалась на запад. Наша бригада учавствовала в жестоких боях на Изюм-Барвенковском и затем на Харьковском направлениях. Когда взяли Харьков первый раз, это носило какой-то случай-ный характер и мы сами не верили, что удержим его. Население города тоже считало: не удержим. И действительно: немцы нас вскоре вышибли оттуда.
Потом, как известно, они там устроили западню, в которую попало мно-го наших войск. Это был их ответ на наш успех под Сталинградом. На счастье, наша бригада покинула район Харькова за день до того, как немцы его окружили.
Наша бригада участвовала и во вторичном, окончательном взятии Харь-кова. Боевые действия проходили на красивой холмистой местности. Особен-но запомнились мне ночные бои, в которых обе стороны стреляли трассирую-щими пулями. Над нами постоянно барражировали немецкие самолеты и наши «кукурузники», освещая местность ракетами и сбрасывая бомбы. Немцы ловили наши самолеты лучами прожекторов и изредка сбивали.
Во время Орловско-Курской эпопеи, под Прохоровкой легли все три на-ших танковых батальона. Вместе с их командирами. Кто смотрел кинофильм
«Освобождение», может представить как это было. А я видел всё сражение са-молично, находясь на наблюдательном пункте батальона, обеспечивая связь с батареей тяжелых минометов.
Позже, когда наши войска перешли в наступление, я стал свидетелем колоссальнейшей артподготовки. Наши «катюши» и «андрюши», тяжелые ору-дия и минометы, танки и самоходки вели столь мощный огонь, что воздух буквально сотрясался. «Ильюшины» и «Петляковы» забрасывали немецкую оборону таким количеством бомб, что гул был слышен на много километров вокруг. Я думаю, эта артподготовка мало чем уступала той, что велась потом перед штурмом при взятии Берлина. Минометы нашего батальона вели огонь по железнодорожной станции и с наблюдательного пункта было видно как наши мины рвутся между вагонами, как мечутся и падают люди в зеленых шинелях. Вскоре появились языки пламени и на станции начался пожар.
На войне как в калейдоскопе: они окружили нас, мы окружили их…
В боях под Кривым Рогом нам не повезло: штаб и рота тяжелых минометов были отрезаны от других подразделений. Но всё обошлось благополучно.
А через некоторое время наша бригада участвовала в ликвидации окруженной немецкой группировки под Корсунь-Шевченковским. Не успели мы обустроить огневые позиции, как мимо нас стремительно промчались сотни немецких солдат – видимо спасавшихся от окружения.
Потом я тяжело заболел малярией и вернулся в часть уже когда она приближалась к Бухаресту. Территорию Румынии корпус прошел быстро и вышел на границу с Венгрией. Здесь мы встретили серьезное сопротивление. Немцы и венгры никак не хотели пускать нас в страну и дрались яростно. Тем не менее, мы довольно быстро преодолели сопротивление. Однако затем с нами приключилась серьёзная беда. У немцев было плохо с горючим и они решили совершить рейд к Плоешти за румынским бензином, даже несмотря на тяжелое положение на центральном фронте. Танковая армия Гудериана начала наступление и прижала нас к Дунаю. Окружение было таким плотным, что казалось безвыходным. Был момент, когда мне казалось, что придется стреляться. Я страшился плена, дабы не услышать: «Евреи и коммунисты, выйти из строя!» Но утром следующего дня к нам из штаба фронта прилетел какой-то крупный чин и мы вместо того, чтобы бежать за Дунай, пошли вперед. При этом мы были так неуверены и напуганы, что когда дорога совершила крутой поворот и передовые части оказались далеко впереди, мы приняли их за противника и открыли по ним огонь. К счастью, ситуация быстро прояснилась. В дальнейшем наш корпус принял участие в тяжелых боях за Будапешт, в котором к тому же шла гражданская война между «своими» коммунистами и фашистами. С боями мы вышли к озеру Балатон, а войну закончили в Австрии.

Здесь я хочу сделать отступление и поговорить о некоторых особен-ностях советской боевой практики в годы войны. Удары с ходу были излюб-ленным маневром наших военачальников. Их эффект мнился в том, что удар наносился как бы с разбегу и потому якобы должен был быть сильнее. Тем более, что он производился неожиданно и свежей частью. Но в действительности всё было не так. Воинская часть, только что совершившая переход, не успевала отдохнуть перед атакой, не имела возможности подготовиться как следует и потому, наоборот, была ослабленной. Застать немцев врасплох, как правило, не удавалось. Вся местность перед их позициями была ими хорошо пристреляна, а наступавшие, по существу, её не знали. Поэтому успех при ударах «с ходу» достигался редко, зато потери были огромными.
Здесь сказывалось ещё одно обстоятельство. В результате уничтожения Сталиным лучших командиров Красной Армии, он был вынужден изъять из тюрем и поставить во главе многих воинских соединений репрессированных офицеров, которые были до крайности запуганы и готовы выполнить любой приказ сверху, как бы глуп он ни был и какими бы потерями ни чреват, лишь бы снова не попасть в опалу. А потерь они не страшились: за это никто особо не спрашивал, источник живой силы – пушечного мяса – считался неисчерпаемым. Поэтому практика нанесения ударов «с ходу» применялась всю войну. Позже я видел ещё немало таких атак и все они кончались гибелью тысяч солдат, о которых родителям сообщалось: «погиб смертью храбрых».
Немало потерь мы несли из-за плохой выучки солдат, низкого качества оружия, тактической неграмотности офицеров. Воины часто не умели быстро падать, ползти, правильно обращаться с оружием. Поскольку командиры их не берегли, солдаты часто тяжело заболевали. Уже в Польше мне пришлось побывать в больнице, где от скоротечной чахотки умирали сотни бойцов. Смотреть на них было страшно – живые скелеты. Не заботились офицеры и о своевременной помощи раненым, их быстрой эвакуации с поля боя. Поэтому
многие умирали от потери крови, столбняка и т.п.
Хочу сказать вообще о храбрости на той войне. Естественно, умирать не хотел никто, но действительно были случаи, когда бойцы добровольно шли на весьма рискованные операции: форсирование реки для создания плацдарма для наступления на другом берегу или проникновение в тыл врага для взятия «языка». Однако, значительно чаще наблюдался «героизм от отчаяния», когда солдат проявлял его, защищая себя в безнадежной ситуации. Так было, например, когда танкист, взяв из подбитого танка пулемет, отстреливался до последнего патрона. В нашем батальоне был случай вообще удивительный.
Солдат прозевал момент отступления, а когда спохватился, стал бегать вдоль пустых окопов и швырять в немецкие танки зажигательные бутылки и противотанковые гранаты, валявшиеся кругом во множестве. Ни о каком героизме он не думал, но немцам атаку испортил. Поразительнее всего, что ему удалось убежать к своим. Таких случаев на фронте было немало. Но обычно солдаты шли в атаку просто выполняя приказ, шли потому, что нельзя было не идти. Они знали степень риска, но каждый надеялся на чудо – авось пронесет. Преодолевать страх перед огнем противника «помогал» страх быть застреленным своим же командиром за трусость, что стало особенно широко практиковаться после выхода знаменитого приказа Сталина «Ни шагу назад». Иногда перед атакой солдат «подогревали» водкой. Конечно же, в атаках гибло великое множество людей. Их, как я уже говорил, никто не жалел и не считал: дескать пришлют ещё. И присылали…
Одним из самых отвратительных явлений в наших войсках была травля неугодных, что вело к самострелам и даже самоубийствам. Такой случай произошел у нас в 3-й батарее. Здесь буквально затравили молодого веселого парня, осмелившегося критиковать укоренившиеся пороки. Во время одной из ссор он не выдержал и застрелился. Судьбе было угодно сделать меня свидетелем одной страшной сцены на командном пункте батальона. Там шел суд. Перед тремя офицерами – командиром, комиссаром и начальником особого отдела (СМЕРШ) сидел совсем ещё юный парнишка с кое-как перевязанной левой рукой и совершенно белым лицом. Под диктовку комиссара он писал письмо родителям о том, что он изменил родине и чтобы дезертировать с поля боя прострелил себе руку, за что заслужил самое суровое наказание – смерть от руки своих боевых товарищей. В ужасе я выскочил из землянки. Мне не раз приходилось сталкиваться с работой представителей СМЕРШа в войсках. Когда в части появлялся неугодный солдат или офицер, они совместно с командиром и комиссаром приписывали ему какую-нибудь антисоветскую фразу, подбирали «свидетелей» из подлецов, которых хватало везде, и подводили несчастного под трибунал. А у трибунала было только два приговора: штрафбат или расстрел. Таким образом было погублено много смелых и честных людей

Армейские чекисты насаждали в войсках предательство товарищей и всеоб-щий страх. Что касается их обязанности ловить шпионов, то они их в глаза не видели. По сути они продолжали заниматься тем же, что и до войны – поиском и уничтожением «врагов народа». Именно этим показателем оценивалась их работа. В 1963 г судьба свела меня с пожилой четой, жившей во время войны в прифронтовой полосе. В их доме располагался армейский отдел СМЕРШ. Каждый день к ним приводили 6-8 солдат – самострелов и «антисоветчиков», над которыми вершился «суд скорый и правый», после которого их уводили на деревенское кладбище, где осужденные на смерть сами копали себе могилу. «Уж очень тяжело было на них смотреть», - всхлипнула старушка. «А особисты как?» – поинтересовался я. «Они? Да никак, - пожала она плечами, - веселились, пили самогон, пели песни…»

Положение людей на фронте было разным. Вовсе не всем там было одинаково плохо. Тылы жили самостоятельной жизнью: намного меньше рис-ковали, гораздо лучше питались, прибирали к рукам «трофеи», веселились, насколько это было возможно, и при этом не забывали награждать себя. Отсюда, думаю, пошла жажда награждений у Брежнева и других «вождей». Убежден, что многие из тех, кто приходит сегодня на встречи ветеранов, до пупа увешанные орденами, получили их именно таким способом.
Кроме того, каждое войсковое соединение имело постоянный состав, ко-торый был более-менее стабилен и переменный состав, который периодически обновлялся. В постоянный состав входили штабы и обслуга, артиллеристы, зе-нитчики, саперы, связисты из спецподразделений и хозяйственные службы. Переменный состав состоял в основном из пехоты и танкистов. Переменный состав количественно намного превосходил постоянный состав. Поэтому, если переменный состав прекращал своё существование, то его либо пополняли из маршевых рот, либо выводили соединение в резерв на переформировку, если «пушечного мяса» для маршевых рот в тот момент не хватало. Мы, связисты штаба, прослушивали весь наш участок фронта и поэтому знали многое. Когда в пехотных батальонах в живых оставалось не более четверти бойцов, из вышестоящих штабов начинали делать частые запросы о том, много ли осталось людей. Причем, если с точки зрения штабов темпы потерь были недостаточны, давался приказ атаковать противника. На первый взгляд это диктовалось необходимостью изматывать противника, но в действительности это было стремление поскорее избавиться от пехоты и получить разрешение на отдых в резерве. А чтобы показать, что время на поле боя было проведено не зря и тем самым оправдать потери, в донесениях приводилось много «липы» о подбитых танках, разбитых пушках и уничтоженной пехоте врага. Если эти данные суммировать, то окажется, что немцы потеряли всё, что имели, задолго до окончания войны. В общем получается, что советского пехотинца пытались уничтожить все: и немцы, и свои. Надо признать, обе стороны в этом преуспели. Но если от врага этого следовало ожидать, то со стороны советского командования это был настоящий геноцид против собственного народа.

Сталин в первой же послевоенной речи перечислил основные причины победы СССР в войне и в первую очередь он назвал моральные факторы. Это, конечно, не соответствует действительности. Боевой дух у немцев был не ниже, а скорее даже выше, чем у нас. Родину и фюрера они любили не меньше. Солдаты их были обучены лучше, а мастерство военачальников было куда выше, чем у советских генералов. По кол-ву оружия и боевой техники, а также по их качеству они имели явное преимущество.
Как же удалось СССР победить? Просто-напросто у СССР даже при самом беспардонном расходовании людских и материальных ресурсов, которое происходило все 4 года войны, хватило сил и средств чтобы сперва заткнуть горловину немецкой мясорубки, а затем и сломать её. Нам помогло то, что немцы плохо переносили русскую зиму и бездорожье, что на нашей стороне была Америка. Сталин находил всё новые резервы для восполнения чудовищных потерь Красной Армии и новые возможности для возрождения промышленного потенциала за Уралом. Во второй половине войны СССР превзошел Германию по производству вооружений. Безусловно, большую роль сыграла жестокость к завоеванным народам, что вызвало повсеместное сопротивление.. Вот в чем я вижу, в самом общем виде, причины поражения гитлеровской Германии.

Во время войны у меня было много случаев, помимо бомбежек и арт-обстрелов, когда я был буквально на волосок от смерти. Уже на третий день после прибытия на передовую немецкий снайпер чуть не угодил мне в лоб, расщепив ствол дерева, у которого я сидел, в нескольких сантиметрах от моей головы. В бою у Миллерово снаряд попал в избу, где я с тремя бойцами расположился на отдых. Бойцы и старик-хозяин погибли, а я остался жив т.к. за секунду до взрыва вышел в сени. Под Кировоградом я чуть не погиб в загоревшейся избе, где я спал мертвецким сном. Спасибо, бойцы разбудили во время. Особо запомнился случай во время боев под Кривым Рогом. Ночью мы вошли в большое село и расположились на ночлег в недостроенном кирпичном здании. Утром мы увидели, что находимся у огромного оврага, на противоположной стороне которого закрепились немцы. Часов до шести утра все было тихо. А потом вдруг затрещали автоматные очереди. Я, мой связист и нач.штаба выскочили из штаба и спустились в выкопанный рядом окоп. Огонь с обеих сторон продолжал усиливаться. У меня на груди висел бинокль
и нач.штаба, желая выяснить, откуда бьёт крупнокалиберный пулемет, взял у меня этот бинокль и стал разглядывать немецкую оборону. Я в это время стрелял в стог сена, за которым, я видел, укрылся немец. Вдруг нач.штаба уронил голову и тяжело навалился на меня. Я взглянул и ужаснулся: снайперская пуля угодила ему между глаз! Безусловно, снайпера навел блеск стекол бинокля. А если бы в него смотрел я?

Я неоднократно слышал о расправах наших солдат над пленными и сам был свидетелем таких случаев. Вместо того, чтобы доставить пленных в штаб, их убивали по дороге. Не исключено, что иногда бойцы делали это по подсказке офицеров. Неудивительно, что немцы страшились пленения и отчаянно сопротивлялись, что приводило к увеличению наших потерь.

Когда мы взяли в плен большое число итальянцев во время боев в Донбассе, произошло следующее происшествие. Был у нас один шебутной офицер, командир роты Семенов. Он частенько бывал пьян, и в тот раз тоже. Когда пленных построили в колонну для отправки в тыл, Семенов вдруг вытащил пистолет и выстрелил в спину одному из двух итальянцев, замыкавших строй! Я подбежал к нему и говорю: «Ты что делаешь?!». Он направил на меня пистолет и сказал: «Могу и тебя, если ты их заступник». От неожиданности я сразу не ответил, а он выстрелил в спину второму замыкающему итальянцу и, смеясь, добавил: «Они были лишними». Подбежавший к нему нач.штаба отвел его в сторону, что-то сказал, и засмеялись уже оба. Наказан Семенов не был, что позволило ему и в дальнейшем поступать подобным образом, а вот мне моё вмешательство могло дорого обойтись. Меня вызвал к себе наш особист и спросил: «Ты что, немцев жалеешь?». «Я их не жалею, - ответил я, - но пленных убивать не полагается». «А знаешь, что они с вашим братом евреем выкаблучивают?!» «Всё равно, мы не фашисты», - настаивал я. После этого разговора я с опаской ждал, что будет дальше, но про несло, в разряд неугодных не попал. Семенов же вновь отличился, когда в бою под Кировоградом его бойцы случайно захватили двух немцев – молодых парней. На допросе один из них отказался говорить, и Семенов, повалив его на землю, стал ковырять у него во рту неизвестно откуда оказавшейся у него рапирой! Потом, натешившись, он собственноручно застрелил пленного. Другой немец, видя это, с неожиданной силой отбросил державших его солдат и дунул с такой скоростью, что его не то что догнать, но и подстрелить не удалось. А на следующий день наши солдаты обнаружили пять трупов наших бойцов, убитых немцами не менее зверским образом.



Любые разговоры в войсках щедро уснащались матом. О дружбе меж-ду солдатами показывают кино, а на самом деле такая дружба отнюдь не была частым явлением, также как и взаимовыручка. Солдаты и офицеры при первой же возможности напивались до свинского состояния. Так что явление, именуемое дедовщиной, вовсе не случайно, оно существует со времени войны, которая выплеснула наружу всё самое худшее, «воспитанное» в советском человеке.

Во второй половине войны ко всем этим безобразиям прибавилось ещё одно – насилие над женщинами. Захватив город или село, вооруженные солда-ты и офицеры отправлялись на «охоту», насилуя и молодых, и старых. Были случаи, когда насилие сопровождалось убийством. У нас в бригаде один офицер изнасиловал женщину и убил её родителей, за что был публично казнен. Но часто такие преступления оставались безнаказанными. Со всеми подобными «чудачествами» должны были бороться политруки, имевшиеся в каждом подразделении. Но воспитательную работу они вели чисто формально и потому безрезультатно, зато они очень заботились о своем благополучии и награбили немало добра для себя.

Много мирного населения погибало из-за неоправданного обстрела и уничтожения нашими войсками деревень и городов. Потом эти разрушения и убийства списали на немцев, которые правда первыми показали пример таких преступных действий. Ничего не жалеть и безобразничать привыкли до того, что бывало без всякой надобности били в домах стекла, вышибали двери, гадили в каждом углу. Двигаясь по Венгрии, например, мы брали город за городом почти уже без сопротивления. Но нашим командирам хотелось «повеселиться» и без какой-либо на то надобности открывалась стрельба из пушек, разрушались жилые дома. Солдаты не отставали – громили и поджигали магазины. Однажды, когда мы находились в одном чистом и опрятном венгерском городке, ко мне прибежал мой самый пожилой солдат Федор Цыбаков, походивший на деда Щукаря из «Поднятой Целины» и сообщил, что Анька – это моя связистка-сибирячка – «наворовала в магазине много вещей и собирается теперь поджечь его». Поджог мне удалось предотвратить, но когда я спросил зачем ей жечь магазин, она очень удивилась моей непонятливости и ответила: «Они же у нас жгли…». Я сказал, что мы – не они и так поступать не должны. Она лишь пожала плечами и отошла.

Виктор Образцов «Штурм Кенигсберга»

газета “Новое Русское Слово” (Нью-Йорк)

…12 января 3-й Белорусский фронт генерала Черняховского нанес удар по 3-й танковой армии генерал-полковника Эрхарда Рауса, а на следующий день 2-й Белорусский фронт Рокоссовского вступил в бой с 4-й армией гене-рала Фридриха Хоссбаха. Бои были предельно напряженными. Лишь за два первых дня обе стороны выпустили 3,5 млн снарядов. Части Красной Армии прорвались к окраинам города Гумбинен. Густой туман лишил советские вой-ска поддержки с воздуха. За первые 4 дня Красная Армия добилась весьма ограниченных успехов. Множество советских танков было подбито, а потери в людях были чудовищны.
К 19 января погода прояснилась и советская авиация пошла в дело. Те-перь советским войскам стало легче продвигаться. Хоссбах понял, что ему не удержать линии фронта и решился на отчаянный поступок. Он нарушил приказ Гитлера и решил отступить. 22 января Хоссбах собрал командиров корпусов и объявил им свой план отойти на запад и соединиться с находившейся в Польше 2-й армией. При этом он надеялся пробить коридор, по которому гражданское население Восточной Пруссии могло бы выбраться через Польшу в Германию. План был одобрен Рейнхардом.
Итак, 4-я армия Хоссбаха нанесла удар в западном направлении, а 3-я танковая армия Рауса двинулась к осажденному Кенигсбергу, где ещё оставался сильный гарнизон. Раус решил остановить войска Рокоссовского на реке Прегель. Однако 25 января советские войска форсировали Прегель и вышли к Балтийскому морю. Немецкая группировка была, таким образом, разрезана на две части. К 24 января войска Черняховского были всего в 20 км от Кенигсберга. Раус бросал навстречу им свои последние резервы. Неожиданно ему пришли по морю подкрепления – несколько рот танков Тигр. Их помощь уже ничего не могла изменить перед лицом подавляющего превосходства Красной Армии, но они уничтожили очень много советских танков.
Между тем, жители Восточной Пруссии поняли, что ситуация безнаде-жна, и тысячи устремились к порту Пилау, надеясь добраться до Германии по морю. Однако 31 января танкисты генерала Людникова окончательно отре-зали Кенигсберг от внешнего мира. Кольцо замкнулось и Черняховский при-казал авиации сровнять город с землей. Ситуация для немцев стала безвыходной. В Кенигсберге спешно формировались 8 батальонов фольксштурма, вооруженных фауст-патронами, которые в городских условиях являлись грозным противотанковым оружием. Немцам удалось эвакуировать по морю 2 млн чел, но ряд транспортов был потоплен советскими подлодками. А наступавшие советские войска устроили в Восточной Пруссии настоящую кровавую вакханалию. Гражданских лиц загоняли в воронки и противотанковые рвы и забрасывали гранатами. Членов фольксштурма расстреливали на месте без разговоров.
18 февраля случайным осколком на передовой был убит генерал Черня-ховский и его сменил маршал Василевский. Последний штурм Кенигсберга на-чался 6 апреля в 9 часов утра с сокрушительного артналета и к вечеру важнейшие районы города были захвачены. В 6 утра 10 апреля немецкий гарнизон окончательно сложил оружие.

Для справки:

Мой отец был офицером в годы войны, командиром мотострелковой роты в 5-й танковой армии Ротмистрова.

Мой дядя по матери был добровольцем-десантником, хотя имел бронь от призыва как железнодорожник, и погиб в бою в конце декабря 1943 г на Украине.

Так что не надо меня учить как Родину любить. Одно другого не касается.

Разгромили фашизм - честь им и слава.

А если вели себя при этом как подонки - позор и презрение.