Начало войны (из газеты "Поиск")

Источник -здесь


Школа под названием “война”

Как уже сообщал “Поиск”, в Петербурге состоялось второе “Алферовское чаепитие”. Эти неформальные встречи нобелевского лауреата академика Жореса Алферова и его коллег-ученых с руководителями СМИ и зарубежными дипломатами стали уже традицией. Их тематика расширяется, в разговор вовлекаются новые участники. На этот раз для обсуждения ситуации, сложившейся перед началом Великой Отечественной войны, решено было пригласить Даниила Александровича Гранина.
Знаменитый писатель, который добровольцем пошел на фронт с Кировского завода в первых числах июля 1941-го и воевал до конца 1944-го, сразу предупредил, что у него “внеисторический” взгляд на те годы. Что ж, за честь cвоей науки готов был постоять видный историк, профессор Санкт-Петербургского госуниверситета Геннадий Соболев. Да и сам Жорес Алферов недаром слывет знатоком истории Великой Отечественной.

Даниил ГРАНИН: До сих пор не понимаю, почему, каким образом мы выиграли эту войну? По всем параметрам должны были ее проиграть…
Во-первых, у нас не было командного состава. Я это ощущал на своей шкуре, когда в середине сентября 1941 года несколько дней командовал полком при полном незнании военного дела.
Во-вторых, у нас не было оружия. Вооружение бойца Первой кировской дивизии народного ополчения составляли бутылка с горючей смесью, учебная винтовка, саперная лопатка и противогаз. В-третьих, у нас не было связи. Точнее, связь в дивизии была времен первого телефона, то есть катушки с проводом - в полках не было радиостанций. Да что там, не было даже сапог. Мы все время смотрели в небо, когда нас бомбили: “Где же НАШИ самолеты?” О том, что их разбомбили еще на аэродромах, мы узнали гораздо позже.
В результате - невероятные потери первых месяцев войны: из 170 дивизий примерно 30 были окружены и истреблены. Мы жизнями, судьбами останавливали наступление врага. Тем не менее немцы четко выполняли свой план “Блицкриг”, довольно быстро дошли до Москвы и Ленинграда.
Почему мы выиграли войну? Это психологическая задача, которую я пытаюсь решить до сих пор. Отступали, сдавали город за городом, и тем не менее, несмотря на ужасные сводки, ощущение, что войну мы выиграем, не покидало нас с первого дня. Чем оно питалось, это ощущение? Трудно сказать. У нас не было патриотического воспитания, только интернациональное, под девизом “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”. Допрашивая первых немецких пленных, мы им говорили: “Ну, как же вы, рабочие из страны Маркса-Энгельса, пошли против пролетарского государства?”
Так что же было в основе нашей уверенности в победе? Это очень важный вопрос, на который специалисты не отвечают. Они сводят историю к фактам, цифрам, к датам, событиям... Между тем у истории есть психологическая сторона - это история чувствований и настроений прежде всего.
Перед нами открылась полная несправедливость агрессии. Враги пришли в наш дом. Мы защищали даже не Советскую власть, не Сталина, мы защищали свою страну от оккупации, это было одной из основных составляющих нашей военной жизни. Во время блокады я был на Ленинградском фронте и могу подтвердить: то же чувство придавало силы защитникам города. Будь за нами другой город, вряд ли удалось его отстоять. Но допустить, чтобы наш Ленинград был уничтожен захватчиками?!
Феномен народного ополчения требует отдельного исследования. Это был порыв, естественная потребность встать на защиту города. Но при этом, поскольку шли безоружные, мы потеряли цвет Ленинграда. Мой Кировский завод лишился великолепнейших специалистов, которых потом, когда он эвакуировался в Челябинск, так не хватало для производства танков. Но ополченцы сыграли огромную роль, своими телами остановив оккупантов.
Психологические загадки были и на той стороне: фашисты испытывали страх перед городом - еще и потому не могли его взять, хотя, скажем, в сентябре 1941 года ситуация складывалась в их пользу. И конец войны в этом смысле тоже интересен. Почему на немецкой территории не было партизанского движения? Почему противник не оказывал исступленного сопротивления, которое мы ему оказали на Ленинградском фронте?
Я думаю, психология участников войны во многом определяется тем, справедливая она или несправедливая. В конце концов, каждая война становится грязной. Но есть начальный период, когда все отчетливо понимают: справедливая она или несправедливая, нужная или ненужная, бессмысленная или есть в ней глубинный народный смысл. Может быть, это спорные вещи, но скажите, зачем обсуждать то, что бесспорно?
Геннадий СОБОЛЕВ: Я не участник войны, а всего-навсего блокадник и многие ее страницы заново переживал уже как историк. Загадка, о которой только что говорил Даниил Александрович, занимает многих. Директор Библиотеки Конгресса США Джеймс Биллингтон так объяснял, что его привело к изучению России: русские на той жестокой войне долгие годы сражались за свою страну и свои семьи, а Франция сразу пала. Он всех спрашивал, почему, и никто не мог ответить, пока одна русская эмигрантка не сказала ему: “Читайте “Войну и мир”. И он стал читать… В свою очередь, Толстой писал о романе, что ему совестно было лишь восхвалять победы: если наше торжество над бонапартовской Францией было не случайным, но состояло в сущности характера русского народа и войска, то этот характер должен был особенно ярко проявиться в эпоху поражений и неудач.
Да, в начале Великой Отечественной у нас были огромные потери. Вот мы выпустили Книгу памяти нашего Ленинградского университета. Из ЛГУ ушли на фронт 2,5 тысячи студентов, аспирантов и преподавателей, и около тысячи из них погибло под стенами города. Почти сорок процентов! Мы специально изучали их биографии - в будущем они бы стали элитой страны.
Позволю себе сослаться и на недавно опубликованные спецсообщения Управления НКВД по Ленинграду о настроениях в городе. Поразительно: в январе-феврале 1942 года, когда в день умирали 3,5-4 тысячи человек, доля так называемых “отрицательных настроений” составляла лишь 15-18 процентов. То есть большинство населения было за то, чтобы отстаивать город до конца.
В начальный период войны, и этому прежде не придавалось должного значения, сработал и фактор возникшей антигитлеровской коалиции. О помощи союзников было заявлено безотлагательно: 22 июня 1941 года Черчиллем и 24 июня Рузвельтом. Известно, что Сталин в кругу особо приближенных членов Политбюро говорил, что если бы нам не помогли США, в одиночку мы бы эту войну не выиграли.
А возвращаясь к вопросу, могли ли проиграть, опять же воспользуюсь цитатой Сталина, который на одном из протоколов допроса Тухачевского написал: “Если это не исключено, то это возможно”. Так вот, с этой точки зрения, наше поражение не было исключено, другой исход войны был возможен. Но именно благодаря психологии, о которой здесь говорилось, даже мысли о поражении никто не допускал. А на той стороне? Все-таки главные цели блицкрига - взять Москву и Ленинград - так и не были достигнуты. В первый же месяц войны немцы потеряли 220 тысяч убитыми и ранеными, а к концу первого года - около миллиона. Начальник генштаба сухопутных войск Гальдер в своем дневнике уже в августе 1941 года терзался сомнениями: мол, Россию мы недооценили…
Жорес АЛФЕРОВ: Даниил Александрович не только замечательный писатель, он из того поколения, которое вынесло эту войну на своих плечах. Мы, даже те, кто помладше, понимали, что будет война - война с германским фашизмом, а не с немецким народом, мы не сомневались в этом и в 1939-м, когда был подписан договор с Германией. Одного мы не представляли, что она начнется с таких тяжелых потерь. Помню, что в полдень 22 июня - я жил тогда в Сясьстрое Ленинградской области, в ста с лишним километрах от Ленинграда - у нас были соревнования в честь окончания занятий в школе, мы услышали речь Молотова. А в шесть часов вечера сели с ребятами на завалинку и заговорили о том, что наши, наверное, уже к Варшаве подходят. В это время загудел гудок комбината, возвестивший о воздушной тревоге…
Практически не было семьи в стране, которая не потеряла бы в этой войне своих близких. У меня погибло много родственников в Белоруссии, погиб на фронте мой самый любимый человек - старший брат.
Надо признать, что в преддверии войны было допущено немало ошибок. Но вместе с тем мы должны учиться у тех поколений умению свои ошибки исправлять. Да, в 1941 году на фронт забирали начальников цехов, руководителей предприятий - я прекрасно это знаю, потому что мой отец был директором оборонного завода. Но уже в 1942-м была введена бронь для многих специалистов, а в 1943-м их возвращали с фронта, в частности, физиков, которые решали потом атомную проблему.
Так, вернулись к научной работе будущий академик Халатников и многие другие. Я помню рассказы фронтовиков: войдешь в немецкий блиндаж, там полно металлической утвари, а у нас из металла была только алюминиевая ложка за голенищем. Несмотря на огромный урон, мы сумели мобилизоваться. В июле-августе 1942 года, когда немцы подходили к Сталинграду, мы заранее готовили специальные части для ведения уличных боев. Потери с обеих сторон были огромные, но они были уже примерно одинаковые. В 1943 году наше вооружение не уступало немецкому (автомат Шпагина был тяжелее, но надежнее, работал и в песке, знаменитые Ла-5 и ЯК-3 стали одними из лучших истребителей, я уже не говорю о танках Т-34). В 1944 году в тяжелейших условиях по выпуску военной продукции Советский Союз опережал Германию, под которой была практически вся промышленность Европы.
Вы совершенно правы, Даниил Александрович: война была Отечественной, и люди защищали Родину от оккупантов. Наверное, у разных групп населения были свои ценности. Защищали и просто Россию, и Русь православную - не зря церковь во время войны вновь обрела голос. Уверен, защищали и Советскую власть, и социалистический строй. Я помню практически каждый день Отечественной войны, знаком с хроникой и отдельных боев, и больших битв.
Но одно из самых сильных моих впечатлений, связанных с этой войной, относится к 1966 году. Моя первая поездка в ФРГ “холодная война”, неоднозначное отношение к Советскому Союзу, визиты в лаборатории, которые часто заканчивались политическими дискуссиями. И оказалось, что самые близкие наши друзья - бывшие немецкие военнопленные! Встретившись с нами, они бросали свои дела, лишь бы пообщаться.
С одним из таких людей я познакомился в Брауншвейге. В свое время он был в “гитлерюгенде”, потом в нацистской партии, начал воевать против нас 22 июня, дошел до Москвы и, получив от ворот поворот, в 1944-м попал в плен в Белоруссии. Как сам говорит, не будь он тяжело ранен, он бы нам не дался. Его подлечили и вместе с другими пленными отправили в Минск. Причем содержали в оперном театре, напротив дома, в котором я жил.
Так вот, мы сидели в кафе у концертного зала, и я напрямик спросил: “Слушайте, у нас в плену вам было несладко. За что вы так любите русский народ?” Никогда не забуду его ответ: “Нас не очень хорошо кормили, но и вы питались не лучше. На улицах женщины давали нам хлеб, к нам относились как к людям, а я знаю, как мы относились к советским военнопленным. И я тогда понял великую душу великого народа, понял, почему мы не смогли вас победить”.
После этого у меня было много аналогичных встреч в разных странах, например, в Бразилии. И вывод, который из них можно сделать: очень важно, что мы тогда озлобились на фашистов, но не озлобились на немцев. И самое главное, что в самую тяжкую пору мы показали способность к самообучению. Сегодня гораздо легче, чем тогда, но эту способность нужно демонстрировать снова.

Я очень уважаю наших ученых, но спрашивать у них о причинах успеха или неудач в войне, в которой они видели лишь маленький кусочек событий просто глупо. Точно так же, как у нас опрашивают по политическим или социальным проблемам актеров, которые может и играли в фильмах башковитых сыщиков или мудрых стариков, но мудрые слова в их уста вкладывал сценарий, а не собственные извилины. Участники опроса не обладают необходимой информацией о событиях. Что они знают о контрударе под Сольцами, задержавшем продвижение 4 ТГр к Ленинграду на три недели(см. Гланца "Барбаросса")? Что они знают о том, что на СЗФ шла бОльшая часть КВ с Кировского? Что для строительства ДОТов под Ленинградом использовалась корабельная броня?

А так только многострадальные ДНО поминают, которые реально составляли небольшщую часть войск. Даже цифра 30 дивизий из 170 сильно занижена.

Ну, на самом деле, что здесь для меня важно и существенно:

>в середине сентября 1941 года несколько дней командовал полком при полном незнании военного дела.

>связь в дивизии была времен первого телефона, то есть катушки с проводом - в полках не было радиостанций

Ну и конечно, предпоследний абзац.

Для каких "животрепещущих" тем эти детали важны, я думаю, понятно.

Кстати, что печально, на военной кафедре году в 1990м, рассказывая про связь ротного звена, нам пообещали, что в случае БОЛЬШОЙ войны (с НАТО) нашей радиостанцией мы пользоваться не сможем - заглушат...

70 лет, и несколько войн. И всё равно - как об стенку горох.

Я нет

Брежнев это пропавший Элвис.На самом деле Элвис не умер,а уехал в СССР.

ЗАКАНЧИВАЕМ ФЛУД!