Обстрел россиян со стороны Украины

Коковцев первым делом спросил комендоров:
– Братцы, а пробку вынули?
– Так точно, – заверили его матросы.
Стрельба должна вестись пороховыми зарядами – громом и пламенем холостых выстрелов. Надо лишь выждать, чтобы придворная яхта «Царевна» отошла от клипера подальше. Этот момент наступил!
– Начать салютацию. Первая – огонь!
Пушка, присев на барбете и откатившись назад, как испуганная баба, изрыгнула смерч пламени, а по волнам Большого рейда, догоняя царя и его семейство, закувыркался… снаряд.
Это видели все. Это видели и на царской яхте. Фугасный снаряд летел точно в «Царевну», срезая верхушки волн. Потом зарылся в море и утонул. Наступила тишина…
На фалах царского корабля подняли флажный сигнал.
– Спрашивают: ЧЕМ СТРЕЛЯЛИ? – прочел сигнальщик.
Все растерялись, не зная, что отвечать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все растерялись, кроме Чайковского.
– На фалах! – зарычал он, раздваивая свою бородищу.
– Есть на фалах! – отреагировали сигнальщики.
– Поднять сигнал: СТРЕЛЯЛИ ПРОБКОЮ.
– Вы с ума сошли, – перепугался командир клипера.
– Лучше сойду с ума, но в тюрьму не сяду…
Спрыгнув с «банкета», Чайковский добежал до носового плутонга и, свирепея, поднес кулак к носу старшего комендора:
– А ты что? Или с тачкой по Сахалину захотел побегать?
Потом – Коковцеву (бледному как смерть):
– Держать фасон! Пробку – за борт!
Коковцев схватил пробку и утопил ее в море.
– Открыть кранцы, – догадался Чайковский.
В кранце первой подачи, чего и следовало ожидать, не хватало снаряда. Как случилось, что прежде заряда вложили в пушку боевой фугас – выяснять уже некогда.
– В крюйт-камерах, – позвал Чайковский «низы».
– Есть крюйт-камеры, – глухо отвечали из погребов. – Фугасный на подачу.
– Есть подача… – отозвались в «низах».
Коковцева била дрожь. Дело подсудное: будет виноват старший офицер, сорвут погоны с мичмана, а в действиях комендоров усмотрят злодеяние. От «Царевны» уже отваливал катер, там сверкали мундиры свиты. Сейчас начнется допрос по всем правилам жандармской науки – следовало спешить.
Петр Иванович, шагая между пушек, побуждал матросов:
– Торопись, братцы, чтобы кандалами потом не брякать…
Все делалось архимгновенно. На поданный из низов снаряд наводили «фасон» – кирпичной пылью и мелом, натирая фугас до солнечного блеска, чтобы он ничем не отличался от тех снарядов, что постоянно хранились в кранце первой подачи.
Матросы старались, работая, как черти:
– Вашбродь, мы ж не махонькие, сами знаем, что по царям, как и по воробьям, из пушек никто палить не станет…
Горнисты снова исполнили «захождение», когда на палубу высыпало высокое начальство, а Пещуров был даже бледнее Коковцева. Вся свита царя, словно легавые по следу робкого зайца, кинулись следом за адмиралом прямо в носовой плутонг.
Сначала они решили взять наездников на арапа:
– Где пробка от салютовавшей пушки?
Коковцев шагнул вперед (пан или пропал):
– Осмелюсь доложить, пробку вышибло при выстреле.
Пещуров не поверил, крикнув матросам:
– Раздрай кранцы первой подачи!
Мигом подлетели комендоры, распахивая дверцы железного ящика. А изнутри полыхнуло сиянием наяренной бронзы, что всегда приятно для адмиральского глаза. Улики выстрела были уничтожены. Пещуров начал орать на Коковцева:
– Как можно быть таким бестолковым? Вы же, собираясь распить бутылку с вином, прежде вынимаете из нее пробку?
– Иногда вынимаем, – отвечал Коковцев.
– Иногда? – удивился Пещуров. – А почему же сейчас, в такой высокоторжественный момент, не вынули ее из пушки?
– Извините. Растерялся. Виноват один я!
– Вы, мичман, плавали вахтенным начальником?
– Никак нет. Только вахтенным офицером.
В этом была разница, понятная одним морякам, и весь гнев адмирал Пещуров обрушил на старшего офицера клипера:
– Почему неопытным мичманам доверяют плутонги?
Но Чайковский был уже с большой бородой, он много чего повидал на белом свете, и на испуг его не возьмешь. На все окрики адмирала он отвечал сверхчетко, сверхкратко:
– Есть!.. Есть!.. Есть!..
Искаженное на русский лад «иес, сэр», превратившись в простецкое «есть», уже не раз выручало флот от неприятностей. Так случилось и сейчас. Пещуров переговорил со свитой царя.
– Составьте рапорт по всем правилам, – указал он…
Свита удалилась, а Чайковский отдал честь Коковцеву:
– Господин мичман, благодарю за рвение! Должен заметить, к вашему вящему удовольствию, что прицел вами был взять отлично: этот проклятый фугас кувыркался точно в борт императорской «Царевны»… Кто порол вашу милость последний раз?
Коковцев, очень мрачный, нехотя, отвечал:
– Не помню – я ведь не злопамятный.
– Но я сохранюсь в вашей памяти… Пошли!
В каюте он отцепил саблю, бросил ее на постель. Зашвырнул треуголку в шкаф, потянул с пальцев лайку перчаток.
– Ладно, что так обошлось. Когда станете составлять рапорт о салюте пробкой , не забудьте, что одного фугаса в крюйт-камерах не хватает. Потому вы спишите его по ведомости как растраченный где-либо в море близ берегов Японии.
– Есть! Есть! Есть! – покорно соглашался Коковцев.
Чайковский внимательно оглядел мичмана:
– Это у нас здорово получилось! Весной Александра Второго угробили народовольцы, Желябов с Перовской, а в конце лета Александра Третьего убирали фугасом вы да я с бравыми комендорами… Самое же удивительное в этой истории, что вы рассчитали прицел подозрительно точно!
– Нечаянно всегда бывает точнее, – ответил Коковцев. – По себе знаю: если очень стараться, никогда в цель не попадешь…