Даешь трактор!

В цехе у Форда никто не спешит, не суетится. Ремонтные рабочие, сидя на корточках, счищают стамеской прокладку, приставшую к крышке цилиндра. Наладчик, жуя табак, вырубает пластины для прокладки в штампы. Инспектор, сплевывая желто-зеленую жвачку, ходит от молота к молоту, проверяя горячие поковки. Все это делается молча, сосредоточенно и довольно медлительно. Однако все это делается непрерывно, постоянно, все заняты каким-либо делом. Эта методичность, постоянство, уверенность всегда оставляют впечатление настойчивости, обязательного достижения нужных результатов.

Люди из „клининг департмента“ чистят стекла стандартными приспособлениями – узкими и длинными скребками, вдоль которых плотно зажаты полоски резины. Рабочие брызжут на стекла водой и скребком из мягкой резины сгоняют воду вниз. Тряпок не требуется для осушения стекол. Стекла блестят как в витрине магазина.

Люди, моющие стекла, сидят в люльке, их медленно передвигают на блоке вверх, вниз и по сторонам. Мытье стекол производится каждый день. В некоторые дни недели рабочие „клининг департмента" лазят по подкрановым путям и железным балкам стропил и длинными щетками и мокрыми швабрами вытирают пыль с металлических конструкций.

Я хорошо знаком с бригадиром из „клининг департмента“. Он мне многое рассказывает об Америке. Сюда он приехал нелегально, из Канады. Семь лет он живет здесь. По законам давности он может получить американское гражданство, он недавно с ним произошел такой инцидент – прямо из цеха его забрал полисмен, наложивший при выходе наручники ему на руки. Как нелегально въехавший, он был арестован. До допроса он был изрядно избит и болел после этого две недели.

Дело, которое он возбудил по этому поводу в суде, окончилось ничем. Судья спросил его: „Как вас били – так или этак?“ (Судья показал ладонь, а затем сжатый кулак.) „Так", – ответил человек из „клининг департмента“ и показал, что его били кулаком. Суд удалился на совещание, и дело было передано на дальнейшее следствие. Однако это следствие длится и по сей день.

C одного из мильвокских заводов этот рабочий был уволен за то, что не явился на работу в день Первого Мая. Много подобных поступков числит за ним американская полиция.

В его распоряжении находятся главным образом негры. Они возят тачки, наполненные горячей водой, моют пол, вытирают стекла, лазят под балками. Мой сосед –негр-штамповщик, тоже его приятель. Этот негр работает B течение 11 лет на заводе Форда. Он уже хороший штамповщик и давно мог бы быть „босом“, но негры не бывают здесь выдвиженцами, они обречены на черную или тяжелую работу.

Большинство негров работает на заводе Форда в невероятно тяжелых условиях литейного цеха. Их много и в кузнице, они работают в большинстве нагревальщиками. Очевидно‚ предполагают, что горячая печь заменяет им африканское солнце. Конечно, негры не знают Африки, они все уроженцы Америки, они даже больше американцы, нежели многие из тех, которые считают себя коренными американцами. У них нет другой родины, у них нет никакого другого языка. Они работают дворниками, швейцарами, лифтерами, разносчиками покупок в больших магазинах, торговцами фруктов и овощей.

„Америка – свободная страна“ – в ней всякий родившийся здесь может быть президентом, и в Америке есть один негр, избранный в сенат. О нем знают все, он является рекламой и ширмой. Это крупный американский промышленник. Нет „законов“, ограничивающих негров в правах‚ – есть традиции, унижающие негра больше, нежели любые законы.
Скорей всего автор ошибся. Имелся ввиду не сенатор, а конгрессмен. В данное время в конгрессе была подходящая кандидатура. Оскар Сантон Де Прест. На снимке. Что до сенаторов. То первый и второй негр в сенате были в 19 веке, а третий был выбран уже в 60х годах ХХ века.


В Детройте я продолжаю заниматься английским языком. Моя учительница преподает в начальной школе для детей. В школе она на лучшем счету, ее рекомендовал мне заведующий школой. Разговаривая с ней на разные темы для упражнения в английском языке, мы перешли к вопросу о неграх. Она сказала мне, что негры, конечно, такие же люди‚ как и все, может быть, даже лучше, потому что они работают в очень тяжелых условиях, но почему-то она ‚,не может сидеть в одном автобусе с негром“, и поэтому на участке от Дирборна до Детройта никогда не ездит на автобусе – здесь много негров, возвращающихся с завода. Она говорит, что сама не может объяснить почему, но ей кажется, что „присутствие негра чем-то ее оскорбляет“.

В Диборне, в поселке, расположенном вокруг завода, не живет ни один негр, хотя, конечно, на этот счет нет никаких постановлений. Негры живут в отдельных поселках, расположенных на окраинах города, их коттеджи выглядят несколько беднее и примитивнее других, но расположение комнат и все основные виды благоустройства имеются также и y них. Можно часто наблюдать негритянскую семью сидящую на веранде коттеджа, седую негритянку старуху за каким-нибудь рукоделием. Негритянские ребятишки – черные, курчавые, играют обычно возле домов. Старые автомобили стоят возле коттеджа. Эти поселки обычно более скученны и несколько грязнее европейской части. Один врач говорил мне, что среди негров около 40 процентов больных туберкулезом.

Негры не могут появляться в ресторанах центральных улиц, но это тоже не запрещено никакими формальными решениями их попросту не впускают туда, и если какой-нибудь негр появится в таком ресторане, вся публика покинет зал.

Американец Луис, приехав в Россию, сделал попытку перевести подобный порядок в наш Союз. Я читал об этом в детройтской буржуазной газете. Луис приехал в Сталинград на Тракторный завод и, увидев в американском ресторане негра Робинсона, предложил ему убраться вон. Конечно, негр чувствовал себя не в Америке и уйти отказался. Американец ударил его по лицу, за это он был судим и выслан из Советского союза. Американские газеты отзывались об этом случае так: они говорили, что хотя негр и не прав, но американец должен был считаться с законами и обычаями Советского союза.
Негра звали Роберт Робинсон. На снимке. Приехав в СССР в 1930 он уехал только в 1974. И тоже написал книгу про свою жизнь в СССР. "Черный о Красных". В 2012 году ее издали в России. Достаточно странная книга. Видно, как с течением времени у него все больше накручивается параноя. Порой оправданная, а порой и нет. Он приехал в Союз только заработать. Здесь же, по понятным причинам, его пытались протолкнуть на весомые должности, от которых он отбивался всеми правдами и неправдами. Считая их провокацией. Есть в его книге и этот эпизод. Он у него выглядит иначе, но суть совпадает. Также можно привязать фрагмент к точной дате. Стычка Робинсона у реки была 7 июля 1930 года

Около кузницы Форда расположена травилка – темное низкое зданьице, наполненное испарениями серной кислоты, – там работают негры. Весь цех, в различных направлениях, пересекают конвейеры. Но вот один участок не конвейеризирован и не механизирован‚ здесь правят в холодном виде под молотом распределительный валик. Рядом стоит большегрузный вагон для отправки валиков. Вагон вмещает 50 тонн. Негр берет валик от молота и одним движением бросает его в вагон. 5000 ритмичных сильных движений делает этот негр в течение своей смены, 5000 валиков, почти по 10 килограммов каждый закидывает он на высоту нескольких метров. Он стоит без рубашки и, как бронзовый, блестит от пота.

Мы идем в зоопарк. Я стою у решетки, за которой гуляет слоненок, все бросают ему сухари и кендай. Рядом со мной стоит пожилой негр с четырехлетним ребенком, я вижу: ребенка разбирает зависть, очевидно, ему тоже хочется бросить слоненку кендай. Я покупаю большую конфету и даю ее ему. Он с жадностью начинает ее грызть сам.

Негры ездят на работу на машинах старых моделей. Модель „Т", выпускавшаяся Фордом в течение ряда лет и уже давно замененная новой моделью, находится теперь целиком во власти негров. Целой толпой сидят они в этих машинах, направляясь на работу или на прогулку. Другие машины мало доступны им. Иногда можно наблюдать большую машину дорогой марки, но побывавшую в капитальном ремонте после аварии, или машину, вышедшую из моды и потерявшую цену, наполненную негритянской семьей, едущей на прогулку. Если встречается большая старая машина, американцы всегда называют ее „негритянской“.

07. Образец того, как не нужно расставлять оборудование. Обмороки в кузнице. Я штампую распределительный валик. Должен ли инженер работать на механизмах? Учет и рационализация у Форда.

Оборудование на заводе форда расставлено чрезвычайно тесно, это образец того, как не нужно расставлять оборудование. Но место в Америке стоит очень дорого, им нужно дорожить и экономить его. В центральной части некоторых городов квадратный фут территории доходит по стоимости до тысячи долларов. На этих местах и вырастают знаменитые американские небоскребы.

Против Амторга строится 120-этажное здание, которое растет буквально на наших глазах. Больше всего нас занимает то, что вокруг этого здания все переулки совершенно свободны. Место постройки отгорожено невысоким красивым и прочным деревянным забором, и движение по всем четырем переулкам не нарушается ни на Одну минуту.

Здесь даже нет склада строительных материалов. Грузовые машины подходят одна за другой, правильно установленным потоком и быстро разгружаются при помощи кранов. Металлические конструкции и балки кранами поднимаются наверх. Лифты с материалами и пустые лифты с большой быстротой непрерывно движутся вверх и вниз. Лесов нет. Облицовка здания происходит на узких площадках, укрепленных к проемам окон.

Промышленные площади, конечно, не так дороги, но и они стоят немало. Зачем же расходовать лишнее? Форд ликвидировал завод в Гайленд-парке и целиком перенес его на завод в Ривер Руж. Здесь и без того теснота, а теперь стало еще теснее. В кузнице, оборудованной паровыми молотами, расстояние между печами и молотами всего один фут. Чтобы подойти K молоту с задней стороны его, нужно пройти по специально отведенному проходу. Между станками в механическом цехе, B цехе холодной штамповки и других цехах двум рабочим совершенно нельзя разойтись. Чтобы уйти от станка, нужно, чтобы все рабочие, мимо которых идешь, или залезали бы в узкие проходы между станками, или же выхолили в специальный проход.

В кузнице, где работаю я, три линии молотов и печей, но здесь ухитряются поставить еще две линии. Все становится расположенным настолько близко друг к другу, что пересечь цех совершенно нельзя, – нужно выходить на специальную широкую площадку. У средних линий печей нельзя отвести отходящих газов. От кожухов нельзя протянуть. металлических труб большого диаметра – они будут мешать движению крана. В цехе становится значительно горячее на средних линиях – условия труда ухудшаются еще больше.

В июльскую жару я наблюдаю‚ как негры выходят из этих линий и в изнеможении становятся у широких дверей цеха, глотая воздух, затем снова направляются в свои пекла. Однажды я наблюдал, как шестеро негров, один за другим, были отправлены в карете скорой помощи.

Многие, не дожидаясь обморока, бросают работу заблаговременно. К этому все привыкли – это обычное явление. Вдоль крайних линий молотов протянуты жестяные трубы, по которым идет воздух, нагнетаемый вентилятором‚ по ответвлениям он подается к молотам. Кузнецы стоят в струе свежего воздуха, но это только на тех линиях, которые расположены вдоль стены. На других линиях воздух в трубах нагревается от печей и идет не освежающим, а, наоборот, изнуряющее теплым.

В Сталинграде мы попытались установить такую же конструкцию для нагнетания свежего воздуха. Мы протянули трубы вдоль стены, и, так как у нас всего две линии молотов, мы были гарантированы, что воздух нагреваться от печей не будет. Однако ответвления к молотам пришлось сделать столь длинными, что они быстро стали разрушаться сотрясением от ударов тяжелых молотов. Нам пришлось отказаться от этой системы и поставить к каждому молоту индивидуальные вентиляторы – крыльчатки, которые и работают сейчас, принося большое облегчение рабочим.

Часть печей у Форда за недостатком места расположена на галлерее второго этажа. Это блестящее разрешение проблемы места. До сего времени я и не представлял возможности ставить кузнечные печи на таком своеобразном балконе. Нагревальщики бросают нагретую заготовку в жолоб, и она скатывается к молоту. Металл на галлерею подается краном. У нагревальщика над печью такая же доска, как и у штамповщика; на доске ежечасно отмечается количество нагретой заготовки.

Штамповщики и нагревальщики связываются между собой электрическими звонками. В большинстве случаев звонок не действует, постоянно портится, и вы привлекаете внимание нагревальщика тем, что стучите клещами по металлическим жолобам. Если нагревальщик хочет сообщить вам о том, что металл нагрет, то он пользуется весьма примитивным способом, – кричать сверху бесполезно, в шуме крика не услышите, – он брызжет на вас водой из кружки.

Я работаю на молоте, жара невыносимая‚ и я быстро сматываюсь с этой работы. Я хожу с маленькими клещами и проверяю наладку штампов. Бывший суперинтендент кузницы мистер Шандула, который работает сейчас на Нижегородском автомобильном заводе, изредка приходит проверять мою работу. Однажды он просит отковать ему распределительный валик. Я надеваю перчатки, очки, беру клещи из рук рабочего, захватываю горячую заготовку из печи и начинаю штамповать. Я вижу как мистер Шандула – высокий грузный старик сияет в улыбке. Но я незнаком с этим молотом и начинаю сыпать неравномерные удары. Заготовка стынет, и я не успеваю ее доштамповать.
Я вижу, как улыбка перестает играть на лице старика. Я быстро хватаю другую заготовку и, поспешив‚ ‚‚запарываю“ ее с первых ударов. Кто-то тянет меня за рукав: Шандула свирепеет, кричит, размахивает руками, вокруг нас собираю я мастера и наладчик. Шандула, жестикулируя, говорит мастеру, что повесит его на паропроводной трубе, если через два дня тот не обучит меня штамповать валик. У меня отбирают маленькие клещи, кронциркуль и метр, и я опять становлюсь за молот.

Две недели, изнемогая, я штампую валик, выполняя целиком норму, но Шандула упорно держит меня на этой работе. 100 распределительных валиков нужно отштамповать в течение часа. Счетчик непрерывно откидывает их и подвешивает на цепной конвейер, идущий вдоль .линии молотов. Горячие поковки, нагревающие воздух текут в конец цеха и поднимаются на галлерею. Там стоят обрезные пресса.

Рабочий снимает валик с конвейера и в холодном виде обрезает под прессом облой: валики и другие детали проваливаются под пресса и падают на ленточный конвейер, идущий под всеми прессами. В конце ленточного конвейера шесть рабочих разбирают поковки. Деталей течет по ленте так много, движение их так быстро, что люди едва успевают хватать поковки и бросать их, сортируя, в различные ящики. Облой течет дальше по ленте и падает вниз, на стоящую под концом ленты железнодорожную платформу.

Первое время меня поражала быстрота, с которой ходит кран по кузнице. Два такелажника – негра бегом едва поспевают за ним, они бегут по боковым дорожкам, неистово свистя, и размахивают руками. Люди, над которыми протекает груз, сторонятся, прячутся в укромное место. Движение крана происходит непрерывно. Груз в ящиках захватывается кошками, которые накалываются на деревянную стену ящика. Кажется, что ящик обязательно свалится вниз.

К стене кузницы примыкает прокатный цех, он образует букву „Т“. Из прокатного цеха часто появляется кран, который выходит почти на средину кузницы. Пятитонный мостовой кран въезжает на длинные консоли. Страшно смотреть, как этот массивный кран висит на металлических кронштейнах. Впечатление большого риска и блестящего технического разрешения задачи чувствуется в этой конструкции. Я наблюдаю все это с большим интересом и по вечерам записываю все.

Инженер, только что приехавший из Союза, находит меня в цехе за работой на молоте. В обеденный перерыв он доказывает мне бесцельность моей работы на механизмах. Он говорит, что я напрасно теряю драгоценное время и что для меня, как инженера, важно разрешение ,,общих инженерных проблем“. Весь обеденный перерыв мы спорили с ним на эту тему, он в доказательство приводит мне то, что, проходя по двору какого-то завода, увидел блестящее разрешение транспортной проблемы. Наш спор не приводит ни к чему. Способ хождения по двору – как основной – для разрешения инженерных проблем я считаю неприемлемым для себя. Работая на механизмах, я также не лишен возможности ходить по двору и разрешать такие же проблемы. Центр тяжести я вижу в непосредственной, самостоятельной работе на механизмах, для того чтобы изучить все тонкости работы их, ознакомиться с основными неполадками механизма и инструмента. Все инженерные проблемы сводится у меня к освоению и изучению методов работы и организационной схемы. Поэтому я продолжаю находиться в условиях фордовского рабочего и ежедневно прихожу на завод по гудку.

Работа начинается каждый день не в одно и то же время. В понедельник первая смена начинает работу в 6 ч. 40 минут утра‚ во вторник, среду и четверг – с 7 .часов. Эта подробность также представляет для меня большой интерес. Дело в том, что в цехе работают три смены по 8 часов? На обеденный перерыв отведено всего 15 минут. Это мало, но обеденное время идет в счет восьмичасовой работы‚ т. е. фактически на работу уходит не 8 час., а 7 час. 45 минут. Время это оплачивается Фордом, но Форд находит способ выкроить смены так, чтобы не в течение всей недели оплачивать эти пятнадцатиминутные обеды.

Делается это так: в понедельник 1-я смена имеет возможность начинать работу на 20 минут раньше, в понедельник 20 минут дается на обед, и рабочий находится на производстве 8 часов 20 минут. Значит, эти 20 минут уже не оплачиваются Фордом. В пятницу каждая смена имеет возможность работать на 20 минут дольше, т. к. в субботу и воскресенье работы на заводе нет и одна смена не мешает другой. В пятницу обед длится тоже 20 минут, но каждая смена задерживается на 20 минут позже. Таким образом из 5 рабочих дней пятнадцатиминутные обеды оплачиваются Фордом только три раза. За опоздание рабочий штрафуется. За опоздание на 2 минуты у меня удержали 15 центов.

Ко времени обеденного перерыва к цеху с четырех сторон подъезжают деревянные тележки на рессорах и резиновых шинах, нагруженные продуктами. Тележки вручную подкатывают к обеденным местам, каждый раз на одно и то же место. После гудка рабочие бегом наполняют проход, чтобы скорее купить завтрак. Очередь движется чрезвычайно быстро и в течение 3 минут рассасывается вся. На тележках – стандартные сандвичи, бутерброды, широкогорлые бутылки с молоком, кофе или холодным чаем, фрукты и картонные коробки с мороженым. Суп вам дают в картонном штампованном стакане. В коробке с мороженым деревянная лопаточка или штампованная маленькая ложечка из прочной бумаги. Каждый бутерброд завернут в тончайшую восковую бумагу. Никто не осмеливается бросить бумагу или коробку на пол. В течение 10 минут после обеда все мусорные ящики вывозятся из цеха – в цехе прежняя чистота.

На заводе совершенно нет женщин. Только при нас появилась одна – советский инженер с Автостроя. В течение 6 месяцев Форд не разрешал ей переступать ворот завода‚ она сидела в конторе и ‚‚изучала“ материалы. Шесть месяцев переговоров потребовалось для того, чтобы ей было разрешено перейти в заводскую лабораторию. Затем ей разрешили работать в термическом цехе.

Вместе с Зыбиным ежеутренно она приходит на завод и работает так же, как и все остальные. Это целая революция, если принять в расчет местные традиции и порядки. Когда мы идем с ней по заводскому двору – все оборачиваются и смотрят на нее.

Однажды вместе со всеми рабочими женщина – советский инженер – стала в очередь за получением завтрака. Суперинтендент цеха отозвал ее и запретил ей стоять в очереди, т. к. ‚,в очереди есть негры“. Он обещал ежедневно посылать кого-либо из рабочих покупать для нее завтрак. Два дня он присылал, а затем, очевидно, забыл об этом. Несколько дней она была без завтрака, а затем стала захватывать завтрак c собой.

К ней в цехе относятся весьма предупредительно, все вежливы с ней и стараются сказать самые разнообразные любезности. Это не только здесь, вообще к женщине относятся с большей внешней предупредительностью. Входя в комнату, где есть женщины, снимают шляпы. Даже в лифте, поднимаясь на верхний этаж магазина или отеля, в присутствии женщины вы обязаны снять шляпу. Однако я не слышал ни об одной женщине, занимающей какой-нибудь крупный хозяйственный или политический пост, кроме разве благотворительных обществ и галантерейных магазинов.

Женский труд весьма распространен во всех областях работы. Некоторые фабрики целиком применяют женский труд – текстильные, швейные, табачные, сигарные и т. п. Женский труд значительно дешевле мужского.

Форд усиленно наблюдает за бытом своих рабочих. Он‚ вмешивается в вопросы благоустройства поселка и даже запрещает; рабочим, имеющим собственные коттеджи, сдавать комнаты в наем. Он объясняет это весьма просто – рабочий не должен лишать себя удобств, к тому же квартиранты бывают разные: посторонний человек в доме может всегда привести к целому ряду семейных неприятностей, а семейные неприятности сильно мешают повышению производительности труда. Часто для изучения быта и бюджета рабочих Форд проводит обследования поселков. Стремление к приобретению различного вида собственности, а особенно собственных коттеджей, сильно культивируется среди рабочих агентами Форда. Собственный дом привязывает рабочих к заводу.

В цехе у Форда совершенно нет конторы. Вся цеховая контора состоит из двух человек. Один таймкипер – это наш табельщик, второй – занят вопросами планирования. В цехе нет ни одного стула или табурета, рабочие во время обеда сидят на чем попало и даже сам таймкипер и главный начальник никогда не сидят на стульях. Таймкипер всегда за конторкой, всегда стоя, суперинтендент всегда в бегах, он всегда занят, ему некогда сидеть на месте. Таймкипер утром снимает с досок карточки рабочих, на которых выбиты часы прихода на работу и заносит их в табель. К концу дня он развешивает карточки на доски. В пятницу он раздает рабочим закрытые конверты с чеками. В этом вся работа таймкипера.

Но как же ведется учет работы? В конце смены планировщик проходит вдоль молотов и списывает с досок итоговые цифры, написанные контролером. В течение 20 минут он заполняет этими сведениями ведомость, и в этом и состоит весь учет.

Форд не терпит лишней статистики. Ему нужна только производственно-оперативная статистика. Две цифры записывает планировщик – задание по программе и количество выполненного в день. Работа ясна и точна, никакой бухгалтерии в цехе нет, никаких справок не выдается, всем этим ведает главная контора.

Но и главная контора представляет собой весьма небольшое, по сравнению с масштабом завода‚ помещение. В одном этаже, на площади приблизительно в 250 метров, расположен весь расчетный отдел завода.

Количество металла, поданного в цех, учитывается также весьма просто. После проката металл, нарезанный мерными заготовками, складывается в стеллажи. Количество штук отмечается на стандартной карточке, которая прикрепляется проволокой к металлу. С этой карточкой металл поступает в цех. Мастер снимает карточку и кладет ее в карман. Вся канцелярия помещается у него в одном кармане.

Мастер обходит утром своих рабочих и записывает их рабочие номера. У него имеется блокнот B металлической обложке, в блокноте ведомость, в которой он проставляет номера рабочих, описывая их с жетонов, висящих у каждого на груди. В конце дня эту ведомостичку он передает таймкиперу.

В цехе вы не увидите инженера – это слишком дорого для компании. Инженеры сидят в конторе и появляются в цехе по мере надобности. Иногда можно заметить одного из них наблюдающим за вашей работой. Но вы и не знаете, что он делает, за чем наблюдает.

Мне пришлось разговаривать с некоторыми из инженеров. Они наполнены самыми разнообразными сведениями из узкой области своей работы. Вы можете получить у них все справки относительно конструкций, способов работы, норм производительности. Они знают всю литературу по своему вопросу, – a кроме того имеют большой практический стаж. Нередко это люди, вышедшие из рабочих.

Вся администрация цеха состоит из практиков. Инженеры – только суперинтендент и его помощник. Остальные даже не техники, однако они очень хорошо справляются с работой. Технологическое бюро руководит ими на основе изучения их работы, оно стоит над ними, оно диктует способы работы цеху.

На заводе Форда в максимально возможной степени используются скорость, мощность, площадь, производительность. Пятитонные краны ходят с неимоверной быстротой, нагрузка их никогда не меньше 4,5 тонн. Это достигается применением специальной тары. Молоты нагружаются до предела, мелкие поковки штампуются по 2-4 и даже 6 штук одновременно. Иногда с одного нагрева пруток отштамповывается весь, не успев остыть. Рабочий быстро поворачивает его на 180° и доштамповывает конец, который находился у него в клещах.

Многие из ответственных работников Форда говорили мне, что основным принципом их работы является ежедневно вносить какое-нибудь, хотя бы простое улучшение. Я скоро убедился в том, что это действительно так. Каждый день я наблюдал какое-либо изменение или усовершенствование. То появлялась новая конструкция штампов, то горячая высадка заменялась холодной, то заготовки резались по другим более рациональным размерам, то вместо одной детали начинали штамповать две и т. д. и т. п. Эти мелкие изменения давали в результате большой эффект по всей линии.

Я убедился в этом еще больше, когда перешел в другую кузницу Форда, в которой велись экспериментальные работы. В самом начале моей работы у Форда мистер Шандула ознакомил меня c опытами изготовления передней оси фордовской машины из трубы. В случае удачи этого эксперимента получилась бы серьезнейшая экономия в изготовлении передней оси‚ Это, пожалуй, одна из самых дорогих деталей, штампуемых для машины Форда.

Мистер Шандула показал мне эту ось, высаженную на осадочной машине и разрезанную вдоль места высадки. Высадка была плохой. Я указал на это мистеру Шандула, и мы некоторое время спорили по поводу этого эксперимента. Ровно через полгода мистер Шандула‚ пригласив меня к себе, показал новый эксперимент с той же осью. Теперь оба конца для этой оси были отштампованы под молотом, сама же ось представляла собой трубу. Эксперимент был также не вполне удачным. Ho опыты продолжались.

Я впервые увидел у Форда прекрасный способ, удешевляющий изготовление штампов – штамповку штампов. В порядке эксперимента при мне было изготовлено путем штамповки около сотни обрезных матриц для шатуна. Штампы для некоторых видов холодной штамповки также штамповались, штамповались даже длинные, весьма неудобные штампы для распределительного валика.

Ни одна мелочь не проходит мимо рационализаторского глаза работников фордовского завода. Кузнечным клещам уделяется, например, исключительно большое внимание. Клещи отштампованы точно и удобно – их приятно держать в руках. Рабочий прочно захватывает ими заготовку и работает с повышенной производительностью.

Мастерская для изготовления штампов находится у Форда в кузнечном цехе. Она расположена на специальной галлерее. Там стоят станки для механической обработки штампов, там же производится и термическая обработка штампов. Всякие неполадки со штампами, возникшие в цехе, немедленно исправляются работниками штамповой мастерской.


Парадокс, но я не смог найти ни какой информации о первой женщине-инженере на заводе Форда. Причем с очень редким именем Аруся (будет дальше). Любой поиск выкидывает, в первую очередь, на труд женщин на американских заводах в годы Второй мировой. Более того, не смог найти ничего и про ее дальнейшую судьбу. Если кто знает , сообщите пожалуйста.

08 Мы приобретаем автомобили. Американские развлечения. Перевыборы ‚‚плохого“ мэра.
Постепенно Дирборн пополняется русскими. Здесь уже, 40 практикантов с Харьковского завода, с Путиловского, с АМО, с Челябинского завода и т. п. Все практиканты поселяются невдалеке один от другого. Они часто навещают нас, особенно вновь приезжающие, расспрашивают обо всем, советуются с нами, очень часто справляются о нашем здоровьи и делах. Это сильно мешает работе и изучению языка.

Мы с Зыбиным решаем перебраться в другой, более отдаленный район. У нас есть машина, нам ничего не стоит проехать несколько лишних улиц. Мы выбираем один из прекраснейших уголков этого поселка и перебираемся туда. На работу мы ездим в машине.

Еще у Джон Дира мой приятель обучил меня управлять автомобилем. Я совершил с ним 2-3 поездки, и теперь чувствую себя знатоком. В первый же день я сажусь за руль. Автомобиль наполнен людьми. B нем сидят: Зыбин, Аруся (та самая, о которой журналы писали как о первой женщине – инженере на заводе Форда). Здесь же сидит приехавший из Нью - Иорка молодой профессор, наш соученик, т. Муравский.

Я направляю машину по переулкам со скоростью миль тридцать пять в час. Переулки чрезвычайно узки, по сторонам они заставлены автомобилями. Я ныряю из переулка в переулок. Внезапно навстречу мне выезжает грузовик. Он такой большой и высокий и идет так быстро, что только одна мысль успевает притти мне в голову: „Как бы он не оторвал нам всю крышу. Автоматически я поворачиваю руль направо и ударяюсь о крыло стоящей у панели машины. Грузовик уже проскочил. Так же автоматически я выправляю руль и несусь дальше по переулкам. Мои пассажиры смеются. Я давлю кнопку акселератора и даю полный ход. Я шмыгаю из переулка в переулок в надежде скрыться от инцидента.

Переулок кончается, мы выезжаем на просторную дорогу. Увы, в зеркало я вижу несущуюся за нами новенькую машину, которую я только что зацепил, и я даю еще большую скорость. Оборачиваюсь на мгновение назад и въезжаю на высокий тротуар. Столб вырастает перед моими глазами. Я что есть силы давлю на тормоз и останавливаю машину у самого столба. Еще один миг – и я разнес бы свой автомобиль вдребезги.

Желтая машина останавливается возле нас. Теперь я начинаю волноваться – я еще не имею разрешения на езду. Я опасаюсь большого штрафа. Убегать от инцидента строго запрещено, – это грозит штрафом до 500 долларов.

Мы вылезаем из машины, и Аруся, ,‚старожилка" Америки (она здесь уже месяцев 8), подойдя к незнакомцам, сразу и без обиняков, показывая на помятое заднее крыло, задает вопрос: „Сколько это стоит?-“ Американцы как будто ожидали такого вопроса. „15 долларов“, – отвечает один из них. Аруся начинает торговаться, она говорит, что ремонт этого крыла стоит всего 5 долларов. „Да, – отвечает один из американцев, – это стоило бы 5 долларов, если бы вы не удирали от инцидента, но теперь это стоит 15 долларов. Если не хотите платить, покажите ваше разрешение на право езды, и пойдем в полицейский участок“. Мы совещаемся одну-две минуты, собираем деньги, и Аруся уплачивает 15 долларов.

Зыбин влезает в машину и уже как опытный „драйвер“ (водитель) сводит ее с тротуара. Желтая машина быстро разворачивается и уезжает. Я смущен и совершенно уничтожен как драйвер. Аруся успокаивает меня, она говорит, что товарищ Горшков платит штрафы почти ежедневно. Он не выезжает на машине, не проверив, сколько у него денег. Я вспоминаю, что товарищ Иванов, когда садился с нами в машину, то справлялся всегда, есть ли у нас деньги. Теперь я понимаю, зачем они были ему нужны.

Автостроевцы усиленно начинают приобретать автомобили. Это все старые машины, самых допотопных моделей. Товарищ Кулешов купил старый ‚,Эсекс“, который невероятно трещит, Мотор „Эсекса“ дает перебои, кузов настолько изношен, что скрип его можно слышать за целую улицу. Кузьмин ездит ‚на стареньком ‚‚Рио“. Это высокая машина, напоминающая карету Петра I. Когда “сидишь в ней, кажется, что сидишь на высоком фаэтоне. Покачивания из стороны в сторону создают ощущение, что сейчас вылетишь совсем. Все время приходится хвататься за раму окна или за стенки машины.
Предположим, товарищ Кулешов купил такой Эссекс

-
А товарищ Кузьмин такой REO

Куксо приобрел за 75 долларов невероятного вица „гроб“. Если машина Кузьмина отличается своей высотой и ее можно видеть за целую улицу, то автомобиль Куксо неимоверной длины и ширины. Это целый „санаторий“. К тому же он так дымит, что едущие сзади начинают гудеть и стараются его обогнать. При выезде – Куксо наливает в радиатор огромное количество воды.

Автостроевец Соловьев учится на стареньком Форде. Это та самая модель, которую называют „негритянской машиной“. Однажды мы встретили Соловьева. Он едет по широкой гладкой дороге, возвращаясь из Детройта. От Детройта до Дирборна 14 миль. Соловьев начал свой пробег в 9 часов утра, а сейчас около 2 часов дня. Капот радиатора открыт, и „Форд“ гремит на весь поселок. Из радиатора валит пар как из хорошего тульского самовара. Соловьев сидит в машине потный, взъерошенный и красный, будто и в самом деле выпил целый самовар чая. Мы окружаем его и расспрашиваем, откуда это облако пара. Соловьев говорит, что радиатор .,немножко“ греется.
Как уже описывалось раньше "негритянский" Форд это знаменитая модель Т. Всего было выпущено около 15 млн подобных машин с 1908 по 1927 год

Вскоре мы устанавливаем действительную причину происшествия. Весь путь от Дирборна до Детройта и обратно Соловьев проделал на второй скорости. Он говорит, что ездит второй день – вчера он учился ездить на первой скорости, сегодня на второй. Мы буквально падаем с ног от смеха – каждый день он учится ездить на скорости...

Четверо практикантов Автостроя за 50 долларов приобрели громадный ‚,Дадж“ и ездят на нем вшестером, всемером не меньше. Машина наполнена всяким старьем. В ней лежит резиновая покрышка, запасная ржавая рессора и бесконечное количество самого разнообразного инструмента. Все это необходимо, так как машина часто останавливается, отказываясь работать, или не заводится. Однако бывает, что она идет очень хорошо. Эти ребята ухитрились даже заплатить штраф за слишком большую скорость во время поездки в „Дадже“ на Ниагарский водопад.
Dodge Brothers Model ?

По законам штата, нужно получить разрешение на право езды. Есть штаты, в которых никаких разрешений на право езды не требуется. Вы покупаете машину уже с выправленным, зарегистрированным номером, ее записывают на ваш адрес, вы садитесь и едете: В некоторых же штатах строгости относительно разрешения довольно велики.

Одним из таких штатов является штат Мичиган. В маленькой книжечке правил указаны цвета уличной сигнализации, значение надписей и условных знаков на перекрестках и поворотах, у школ, фабрик и больниц перечислены места, у которых останавливать машину нельзя, улицы, на которых нельзя разворачиваться, места, в которых нельзя давать гудков и проч. Этого вызубрить нельзя, ко всему этому надо привыкнуть. Позже я убедился в том, насколько это просто и легко. Все это запоминается механически.

Приезжая на завод, мы ставим машину вне ограды – за оградой стоят только фордовские машины, все остальные марки не допускаются туда. Поэтому на нашей, как и на других „иноверческих“ машинах, по утрам сидят безработные и чертят на крыльях или ступеньках машины различные кабалистические знаки. У нас неплохая машина, очень удобная и приятная во время движения. О ней говорят, что это дамская машина – очень легкая в управлении. Машина низкая, с мягкими рессорами.

По воскресеньям мы ездим отдыхать. Выезжая из города, мы едем в потоке автомобилей. С обеих сторон, на расстоянии одного фута от нас, они движутся целой лавиной. Но мы привыкаем к этому настолько, что как бы не замечаем их. Непрерывно останавливаясь у световых сигналов, мы продвигаемся медленно. Но постепенно автомобилей становится все меньше и меньше, минут через 20 мы выезжаем на просторную почти пустую дорогу. Наши спутники свернули в стороны.

Во всех направлениях гладкие широкие дороги. Мы едем к бассейнам, их целых четыре. Они устланы глянцевыми плитками, наполнены прозрачной голубоватой водой. Один бассейн для детей, один для спортсменов, в нем очень глубоко, в двух других окупаются все остальные. Бассейны окружены общей металлической решеткой. В небольшом зданьице вы получаете купальный костюм. В собственных купальных костюмах плавать в этих бассейнах нельзя. Вы получаете костюм продезинфецированным и выглаженным. Вы обязаны предварительно вымыться под душем. У входа в здание бассейна сторож осматривает ваши ноги – они должны быть совершенно чисты. Возвращаясь из бассейна. вы бросаете костюм в жолоб,и он катится в подвальный этаж в дезинфекционные баки.

Иногда для разнообразия мы ездим к озерам. Там можно кататься на лодках простых и моторных. Можно становиться на специальные прицепы к быстроходной моторке, и она несет вас на этом прицепе по воде со скоростью 30 - 40 миль в час. Вокруг озера в праздничные дни масса торгующих ларьков, ресторанов и развлечений.

Под одним из навесов устроена „автомобильная езда“, для любителей острых ощущений. Вы можете испытать здесь впечатление аксидента (аварии). Вы садитесь на маленькую машину, управляемую при помощи руля и работающую от электрической сети. Ток поступает через штангу от потолка, сплошь обитого медными листами. Множество маленьких машин катится по гладкому полу в разнообразных направлениях, наталкиваясь одна на другую. Вы стремитесь ударить кого-нибудь в бок, чтобы тот вылетел из машины, – в это время внезапно кто-нибудь, нацелившись, наскакивает на вас. Много людей наблюдает за этой игрой, испытывая удовольствие большее, нежели непосредственно участвующие в ней.


Высокие американские горы привлекают ваше внимание уже издали. Вы садитесь на маленький вагончик и привязываете себя широким ремнем. Вас увлекает настолько круто вверх, что вы плотно прижимаетесь к спинке сиденья. С громадной быстротой вас бросает вниз, вы отделяетесь от вагончика и висите на ремне. Сильный толчок в сторону вагончик идет наклонно, вы хватаетесь руками за его борта, спасаясь вылететь. Многие, выйдя из вагончика, садятся в изнеможении на скамеечку, чтобы ‚‚отойти“.

Вы можете испытать подобные же ощущения на аэроплане, подвешанном на металлическом стержне к поперечине высокой мачты. Мачта начинает вращаться, и центробежная сила отбрасывает кружащиеся аэропланы.
…Однажды мы решили устроить гулянье на русский манер. Мы наполняем три машины арбузами, помидорами, приобретаем колбасу, консервы, корзину шипучей воды и выезжаем за город. Мы находим укромное местечко в глубине леса. Место, в котором, как нам казалось, никого не должно быть. Мы располагаемся на траве, играем на мандолине, поем русские песни.

К нашему удивлению, мы вдруг обнаруживаем здесь какие-то непонятные кирпичные построечки. Это маленькие кирпичные печки, устроенные специально для гуляющих. Заботливый мэр выложил их здесь. Возле каждой печки проволочная корзина для бумаг. „Сервис" проникает также и сюда. На этих печках вы можете подогревать консервы, жарить яичницу. Это сделано, очевидно, для привлечения люлей, для того чтобы ускорить заселение пустующих участков. Приезжая сюда, мы видели пустыри, возле которых уже устроены бетонные дороги, асфальтовые тротуары и поставлены красные пожарные гидранты. Эти участки предназначены к заселению.

Несколько раз мы знакомились с американскими пикниками. Выходной день американская молодежь проводит у озера. С наступлением темноты составляют машины в круг, зажигают фары, ставят в ярко освещенном круге маленький переносный граммофон „Виктрола“ и целыми часами танцуют фокстрот.
Кажется, хорошая иллюстрация. Есть даже переносной граммофон.

По городу расклеены объявления о грандиозном концерте. „Хор 5000 голосов, оркестр 1 000 инструментов. Здание вмещает 50000 человек“. Мы идем на этот концерт. Здание действительно громадное, это здание цирка. Оно имеет овальную форму и несколько ярусов. Мы подсчитываем ряды и стулья в каждом из ярусов, множим, прикидываем. Мы насчитываем действительно около 40 000 мест. Но все кажется удивительно близким. Рассматривая артистов, слушая их – не приходится напрягаться, даже если вы сидите далеко. В здании прохладнее, нежели на улице, несмотря на большое скопление людей. В оркестре, конечно, участвовали не тысяча инструментов, ну, скажем, около 300, в хоре не 5 000, а приблизительно 1 000.

Театр у американцев в меньшем почете, нежели кино. Звуковое кино завоевало себе прочное положение и почти целиком вытеснило и оперу и драму. Звуковое кино ликвидировало артиста среднего качества, сосредоточив вокруг себя небольшую группу лучших артистов страны. Цветное и одновременно говорящее кино создает действительно большую иллюзию жизни. Это часто даже значительно лучше живых людей на сцене, которых вам приходится рассматривать в бинокль. Крупные снимки лиц приближают зрителя к артисту.

Вам не приходится читать никаких надписей, и это приближает вас к театру.
Перед началом сеанса снизу, откуда-то „из под-земли“, медленно вырастает эстрада с оркестром. Сыграв одну-две вещи, оркестр опускается вниз, его заменяет орган. Звуки музыки настолько мощны, что заполняют все здание огромного театра. Они возникают то с одной, то с другой стороны. Здесь и рояль, и духовой оркестр, и барабан, и бубенцы, и различные колокола. На экране появляются строчки какой-либо песни и под аккомпанемент органа публика постепенно начинает петь. Через одну минуту весь зал поет, читая слова с экрана.

Действие в кино происходит непрерывно, вы можете войти и выйти в любую минуту. По мягкому ковру билетер проводит вас на свободное место. Цены местам везде одинаковы. Освещая ряды карманным фонарем, вам показывают ваше место.

Вы выходите из кино, на улице жарко и душно, несмотря на то, что уже ночь. Вы не заметили, что сидели в прекрасной прохладе. Специальные рефрижераторы охлаждают зал кино. Уличная жара заставляет вас вспомнить об этом.

Выходя‚ из кино, мы разыскиваем в открытом гараже, принадлежащем кино, свою машину. Посетители кино пользуются гаражем бесплатно. В других гаражах за стоянку машины в течение нескольких часов нужно заплатить от 25 центов до 1 доллара, в зависимости от места. Можно поставить машину и на улице, если найдется свободное место. Но к вечеру, а особенно перед выходным днем, свободных мест на улице нет. Улицы сплошь уставлены автомобилями.

Мой квартирохозяин ирландец, он несколько месяцев уже не может найти себе работы. Иногда он работает на строительстве, иногда подрабатывает в качестве таксомоториста. Это случайный небольшой заработок.

На вещи хозяин мой смотрит примитивно. Он делит все на хорошее и плохое: „Хорошая машина стоит не меньше 1 750 долларов“. „Корд“ лучше „Бюика“. „Бюик“ лучше „Шеврале“ и „Форда“. На хорошей работе можно заработать 10 долларов в день, на плохой не заработаешь и 4. „Форд хороший человек, он многое сделал для лагоустройства этого городка". „Мэр плохой: говорят, что он связан с группой бутлегеров“ (контрабандистов).

Возможно, что мэр действительно плохой человек. По городу разъезжают машины, увешанные плакатами и аншлагами, призывающими к участию в предстоящем голосовании. Городской судья ведет агитацию за перевыборы мэра. Он доказывает, что мэр очень мало сделал для города, несмотря на то, что перед собственными выборами пожертвовал для города два миллиона долларов. Что он не охраняет покоя. граждан. Многие говорят, что свое богатство мэр приобрел темными путями – контрабандистской деятельностью здесь в Детройте. В день голосования все с нетерпением ждут результатов.
Действующие лица. Мэр Charles Bowles

-
И Jerry Buckley начавший компанию за перевыборы. Только он был не судьей, а следователем.

Мы с хозяином сидим у радиоаппарата и каждые 15 минут получаем последние сообщения – столько-то „за“, столько-то „против“. Чего-то нехватает для меня в этих сообщениях, как будто бы в голосованиях не участвуют никакие политические партии. Как будто бы действительно все расценивается так, как расценивает мой хозяин – голосуют за хорошее против плохого.

В 10 часов радио приносит сообщение: „50 тысяч за переизбрание, 20 000 – против; в 10 час 15 минут - 65 тысяч – за, 25 тысяч – против; B 10 час, 45 мин. – 80 тыс.- за, 35 тыс.- против. Голосование закончено, мэр должен быть переизбран.

Мы отправляемся спать. Внезапно снова начинается передача по радио. Мы возвращаемся и садимся. Радио извещает: „Слушайте, слушайте, слушайте – городской судья убит одиннадцатью выстрелами в лабби (вестибюль) лучшего городского отеля. Так кончились перевыборы городского мэра.

Я живу в хорошем коттедже. Это большой домик, больше многих других. Как и все прочие, он имеет два этажа. В нижнем живет хозяин коттеджа, наверху – ирландец и я. Ирландец снимает наверху три комнаты и одну из них сдает мне. Очевидно, там, где я живу, была детская комната, когда он имел работу. В гостиной радио, мягкая мебель, ковры. Кухня безукоризненно чиста, в ней рефрижератор, в котором хранятся продукты и изготовляются кусочки чистого льда.

Мой квартиоохозяин подал заявление о приеме его в полнсмены. „Это хорошая работа. Стоишь на углу и помахиваешь клобом. Работа чистая, спокойная. Но его не приняли – у него плохое сердце. По этой же причине не приняли его и к Форду.

09. В автомобиле по Америке. Завод-автомат Смита. Здесь перевыполняют фордовскую норму. Завод в хризантемах. Начало кризиса.

В автомобиле по Америке. Завод-автомат Смита. Здесь перевыполняют фордовскую норму. Завод в хризантемах. Начало кризиса.

В Детройт приехал Ширшов – заместитель начальника Сталинградского тракторного строительства. Сейчас он собирается со мной в Нью-Йорк, по делам. Целыми днями он сидит за изучением фордовских материалов. Он аккуратно переписывает в свою толстую записную тетрадь таблицы и нормы, подбирает образцы квитанций и документов, зарисовывает схемы. Несколько раз он собирал нас, практикантов, для просмотра материалов о нашей работе.
Он ни одного слова не знает по-английски и поэтому никогда не выходит из помещения один. Он даже не может воспользоваться автобусом, а обедать ходит в ресторан, где его не могут понять. После рабочего дня мы осматриваем с ним фордовский завод.

Здесь есть доменный цех, сталеплавильный, прокатный цех и литейная чугуна, кузнечные заводы, механический и сборочный цехи, производство кокса, стекольный, цементный и лесопильный заводы. Бункеры для руды и угля обладают емкостью в два миллиона тонн. Цементный завод изготовляет ежедневно 2 000 бочек цемента. 10 миллионов квадратных футов стекла изготовляет стекольный завод. В литейном ежедневно отливается более двух с половиной тысяч тонн литья. На заводе работает свыше 100 человек. Все цехи соединены между собой конвейерами.

При помощи механического толкателя коксовый пирог выталкивается из батареи и в горячем виде ссыпается в специальный вагон. Маленький паровозик проталкивает этот вагон в кирпичное здание, где в ту же минуту на раскаленный кокс громадными струями обрушивается вода. Пар облаками поднимается кверху и выходит через невысокую, но довольно широкую трубу. В течение одной минуты происходит гашение коксового пирога. Кокс высыпается на конвейер. Ленточный конвейер увлекает кокс в галлерею, которая поднимается кверху, а затем, на высоте около 20 метров, горизонтально пересекает заводский двор. Эту галлерею видно со всех мест заводского двора. Через нее кокс поступает в доменную печь.

В доменном цехе светло и чисто, рабочие стоят в белой спецодежде. Около мартеновских печей производится подготовка скрапа. Громадные корпуса старых пароходов подаются сюда почти целиком. Под специальным прессом гигантскими ножами корпуса эти ломаются на части. 4 негра управляют этой работой. Куски скрапа подаются краном наверх и загружаются в печь.
Вот поднимается также старая фордовская машина, предназначенная на слом. С нее снят мотор, резиновые покрышки, вынуты стекла. Весь корпус вместе с шасси и ободьями загружается в печь. Толкатель проталкивает машину сквозь садочное окно, и машина с вращающимися ободьями колес производя впечатление катящейся в печь. Автомобили на слом Форд покупает по 20 долларов.

Сам Форд работает в лаборатории. Некоторые из автостроевцев ходили его смотреть. Это не так трудно – он работает за стеклянной перегородкой и виден всем.

Мы едем с Ширшовым в Нью-Йорк на своей машине. Я надеваю желтые очки, и рано утром мы отправляемся в путь. Вещей у нас немного – ни постели, ни провианта в дороге не нужно. Перед выездом из города мы останавливаемся на несколько минут около „сервис-стейшен“. Это будка для обслуживания автомобилей. Здесь мы запасаемся горючим, меняем масло в картере… накачиваем воздух, наливаем воду в радиатор.

Эти сервис-стейшен так же универсальны, как драгсторы: попутно можно захватить здесь сигарет, выпить воды, сыграть в лотерею, купить открытки, получить план дорог штата. Дороги все нумерованы, заплутаться весьма трудно.

Ширшов сидит рядом со мной и смотрит номера дорог. Еще задолго до поворотов на специальных табличках указано, что направо пойдет дорога номер такой-то. Цветные стрелки также еще задолго до поворота предупреждает вас об этом. Перед крутым спуском специальная табличка-предупреждение. В некоторых местах даже указано, что нужно опускаться с крутой горы на второй скорости.

Утром ехать хорошо – машин мало, дороги свободны. Вы видите дорогу на много километров вперед. Она абсолютно гладкая, ровная. Температурный шов по средине дороги закрашен широкой белой полосой, которая делит дорогу на правую и левую части. Вы не имеете права заезжать за эту черту.
Ночью обозначения поворотов блестят фосфорическим светом, и вы легко различаете их еще издали. Большинство дорог освещено, хотя вдали от городов попадаются темные дороги.

Очень мучительно подъезжать к городам ночью. Мы едем в субботу ночью, когда жители возвращаются с гулянья или, наоборот, едут на прогулку. Машины, идущие навстречу, ослепляют своими прожекторами в упор, машины, идущие сзади, отражают свой свет через зеркало моего автомобиля. Я вынужден отвернуть зеркало.

Мы решаем больше не ездить по ночам. И это действительно лучше. В течение дня мы успеваем сделать почти столько же, сколько делали с ночными поездками, потому что хорошо высыпаемся и выезжаем значительно раньше обычного.

Мне говорили, что хорошие дороги появились в Америке всего 10-12 лет назад, что они росли быстро, создавались городскими самоуправлениями, за счет специальных налогов, а также строились фирмами, изготовляющими автомобили. Так например, в штате Мичиган 1/3 всех дорог построена по договору с городским муниципалитетом в течение нескольких последних лет. Покупая горючее, каждый владеющий машиной уплачивает специальный дорожный налог. Галлон газолина среднего качества, стоящий 20 центов, облагается двумя центами налога.

На всем пути нам не встретилось ни одной конной повозки, грузовики часто обгоняют нас. Какое разнообразие грузовых машин! Нас обгоняют громадные фургоны, прицепленные к грузовым тягачам, по 2-3 штуки, целым поездом, причем нагружены фургоны неимоверно высоко. Такой поезд движется со скоростью 35-40 миль в час. Фирмы перевозят товары из одного города в другой в большинстве случаев такими путями. Иногда тягач тянет за собой сразу 8-10 фургонов, катящихся на шинах (без мягких покрышек ездить по этим дорогам не разрешается). Газолин перевозится в специальных цистернах. Длинные поезда белых цистерн с молоком также очень часто встречаются по дороге.

Когда кончается запас газолина, мы останавливаемся у газолиновой будки. Газолиновые будки в городах расположены почти на каждом углу, а за городом также встречаются весьма и весьма часто. Продавец открывает бак нашей машины, и пока газолин из колонии автоматически нагнетается в бак отворачивает пробку радиатора и доливает воды. Он смотрит сколько масла у нас в картере и вытирает пыль с капота мотора и крыльев. Он очень предупредителен, справляется нас обо всем, чем он может служить. Иногда можно даже перекусить у такой сервис-стейшен.

Мы подъезжаем к Нью-Йорку. По мере приближения к городу машин все больше. Здесь ведутся какие-то дорожные работы‚ и мы прыгаем по ухабам. Мы идем совершенно в пыли, и легко можем сбиться с дороги. Здесь уже нет показателей дорог, потому что дороги ведутся в настоящее время в каких-то новых направлениях. Вместе с другими автомобилями проезжаем несколько мостов, вместе с ними въезжаем в тоннели.

Мы идем под дном реки. Я немного волнуюсь, когда, въезжаю в этот тоннель. Он сырой и холодный, освещен длинной полоской электрических фонарей. Полисмены наблюдают за порядком. Я слышу бесконечные гудки сзади меня, но не понимаю, в чем дело. Эти гудки относятся ко мне, я замедляю ход, но гудки еще сильнее. Оказывается, в тоннеле нужно ехать со скоростью не менее 35 миль, для того чтобы тоннель бесперебойно пропускал машины, я же скорость уменьшил до 20 миль. Полисмен машет мне рукой, я прибавляю ход, и мы выезжаем под открытое небо. Тоннель показался мне невероятно длинным. Этот тоннель под рекой Гудзон.

Мы попадем в какие-то строящиеся переулки и часа полтора кружим в сплошном потоке людей и машин. Я незнаком с ньюйоркской системой сигнализации и путаюсь здесь на каждом шагу. Мы заезжаем в какой-то тупик, едем по переулкам против потока машин, нам кричат, машут руками‚ и мы едва выбираемся на одну из широких улиц. Мы подъезжаем к Амторгу, высаживаю пассажиров и с работником Амторга еду ставить автомобиль в гараж для ремонта.

Мы едем очень долго, чтобы разыскать гараж той же фирмы, которой принадлежит наша машина. Гараж четырехэтажный. Швейцар внизу предлагает въезжать на третий этаж. Я въезжаю на первый, влетаю на второй, я готов ехать выше.

Сторож на втором этаже внезапно заворачивает меня. Он предлагает мне поставить машину на втором этаже. Все это происходит так неожиданно, что я затормаживаю машину и повисаю на крутом уклоне. Пытаясь повернуть руль насколько это возможно, осторожно нажимаю газ.

В коридоре довольно темно: я въехал сюда с яркого света и еще слабо ориентируюсь в расположении помещения. Машина делает рывок и передним буфером попадает в конторскую дверь. Дверь срывается с петель и свисает внутрь конторы. Сторож машет руками, конторщик выбегает и спрашивает меня, зачем я въезжаю в контору. Они осторожно выводят и разворачивают машину и ставят ее в ремонт. Пока осматривают мой автомобиль, плотник уже начинает ремонтировать дверь. Я справляюсь, сколько стоит ремонт двери. Заведующий говорит, что это ничего не стоит, но не следует въезжать на машине в контору.

В Нью-Йорке мы остаемся всего несколько дней. В библиотеке Амторга я выписываю новые книги и знакомлюсь с каталогами. Здесь удивительно мало учебников, и учебниками для меня являются каталоги. В них чертежи и все необходимые сведения.

В каждом из городов я сам или при посредстве своих английских учителей выписывал каталоги и инструкции у различных фирм. Каталоги изданы исключительно хорошо и снабжены большим количеством снимков. Даже самые дорогие издания каталогов в кожаных переплетах (кожа здесь ценится очень высоко) высылались мне совершенно бесплатно. Иногда те фирмы, у которых я запрашивал каталоги, предлагали мне получить еще серию новых каталогов о последних достижениях фирмы. Каталогами наполнен у меня уже целый чемодан. По вечерам я детально просматриваю их.

В Америке очень много специализированных заводов. Здесь есть не только кузнечные, но и литейные, радиаторные и т. п. заводы и заводики. Часто они специализируются еще более глубоко: например, кузнецы иногда производят только один какой-нибудь вид поковки.

Завод в Саут-Бенде изготовляет только коленчатые валы для завода Форда. Он достиг в своей области такого совершенства, что даже сам Форд не может конкурировать с ним в ни отношении качества, ни в отношении цены коленчатых валов. Ряд попыток «перекрыть» завод в Саут-Бенде уже предпринимался на заводе Форда, однако все попытки были неудачными. 100 коленчатых валов в час изготовляют на заводе в Саут-Бенде.

Завод считает себя совершенно самостоятельным, но он работает только на Форда. Всякий перебой с получением заказа от Форда, пошатнувшиеся дела Форда, задержка платежей со стороны Форда, – все это немедленно отражается на заводе. Без Форда не существует завода в Саут-Бенде. Он финансируется Фордом и может считаться придатком к заводу в Ривер-Руж.
Вайман Гордон Компани в Харвес, штата Иллинойс, производит ковку и термическую обработку коленчатых валов почти для всей тракторной промышленности САСШ. 75 процентов коленчатых валов изготовляются здесь. Америкен фордж Компани в Чикаго оборудован исключительно осадочными машинами и производят и ковку только шестерен и флянцев. Есть литейные заводы, которые изготовляют только поршневые кольца или бачки радиатора. Эти заводы так развили и рационализировали свое узкое производство, что вряд ли какой-либо из больших заводов сможет конкурировать с ними.

Одним из наиболее совершенных специализированных заводов является завод Смита в Мильвоки. Этот завод изготовляет шасси для автомобилей. По степени автоматизации он оставил далеко позади и Форда, и Дженерал Моторс, и все другие заводы Америки.

Завод Смита состоит из одного зала. Все операции механизированы и совершаются на конвейерах. Здесь нет движущихся людей. Люди стоят на месте –движутся машины. Когда вы смотрите на цех с высокой площадки, кажется, что движется весь зал – движутся конвейеры, движутся машины.
Листы для шасси сортируются при помощи магнита. Более толстые листы откладываются магнитом в одну сторону, более легкие – в другую. Совершается это автоматически, без участия человеческих рук. Отобранные листы по конвейеру идут к кузнечным прессам и штампуются с одного хода. Под другим прессом, также с одного хода, в листах прошиваются дыры. Клепальные машины автоматически подвигаются к шасси, подошедшим по конвейеру. Клепальные машины похожи на клювы гигантских птиц. Без участия человека они сжимают свои клювы и пневматически вдувают в шасси заклепки.
Завод Смита имеет не более 200 рабочих. С этим количеством людей он может выпускать в день 10-12 тысяч автомобильных рам. В зале почти не видно рабочих, не видно даже ремонтной бригады. Сигнализация повреждений происходит также автоматически – на верхней площадке зажигаются сигнальные огоньки различных цветов.

Мы с Ширшовым наблюдали однажды трехминутную аварию. Как только зажегся сигнальный огонек, рабочая бригада из 5-6 человек бросилась к месту аварии. До этой минуты этих рабочих мы не видели – они сидели под площадкой. Конвейер остановился, все сразу застыло. Через три минуты снова вращается винт, движутся машины, пошел конвейер.
Когда смотришь на машинный зал завода Смита с высокой площадки, кажется, что видишь чрезвычайно точно изготовленный чертеж. Чувствуется, что продумано и пережито каждое движение машины и деталей. Ясно ощущаешь, что весь план был создан раньше, нежели построен завод.
Завод Смита изготовляет рамы для Дженерал Моторс, для машины типа „Шеврале“. На этом же конвейере можно изготовлять и другие типы шасси. Для этого требуется однако перестройка конвейера и переналадка всех машин. Для подобного производства мог бы пригодится еще один тип автомобилей в Америке – модель Форда. Ни одна другая модель, по условиям своей относительно малой распространенности, не может изготавливаться на этом заводе.

Подобных заводов больше нет ни в Европе, ни в Америке. Мы долго обсуждаем впечатление о заводе Смита. Все сходимся на том, что ни в Англии, ни в Германии, при современном уровне техники, не может быть такого завода. Все сходимся на том, что завод-автомат такого типа лучше всего может быть приспособлен к нашим условиям, к условиям СССР. Высокое техническое совершенство, массовость и поточность в соединении с плановым социалистическим производством дадут нам еще более значительный эффект, нежели его можно получить в Америке. Именно на такие заводы должны ориентироваться мы в нашей дальнейшей работе по осуществлению пятилетнего плана.

Мы едем осматривать один из кузнечных заводов в Детройте и не верим своим глазам. Деревянное зданьице, напоминающее полуразрушенный сарай – это и есть кузнечный завод Вест Драп Фордж Компани. Допотопное оборудование, старинные печи и даже какие-то допотопные люди. Два коренастых кузнеца работают на одном из молотов. Я наблюдаю с интересом за их работой.
У форда я сам делал такую же деталь – это деталь от рулевого управления. Здесь она изготовляется на фрикционном молоте. Кузнец положил тяжелый кусок железа на педаль, и молот бьет непрерывно. Не отрываясь ни на секунду и не пропуская ни одного удара вхолостую, кузнец штампует эту деталь. Нагревальщик непрерывно движется от печи к месту и успевает подкладывать новые и новые заготовки в печь. Я помню, что` у Форда изготовляют этих деталий 110 штук в час-это фордовская норма. Я спрашиваю у кузнеца, сколько изготовляют они. Кузнец ошарашивает меня ответом – 150-160 штук в час. Работают сдельно, заработок 14-15 долларов в день. Это почти в два раза больше, чем у Форда. Оказывается, есть заводы, перекрывающие фордовскую норму.

И не только здесь, но и во многих других местах мне приходилось видеть, как умело выжимали из старого оборудования все, что можно из него выжать. На плохом оборудовании завод ‚,Тимкеч“ изготовляет колоссальные передние оси для междугородних автобусов и может конкурировать с лучшими заводами, стоит в числе наиболее известных мировых фирм по изготовлению весьма ответственных автомобильных и тракторных деталей. На многих заводах еще и до сего времени станки работают от трансмиссионных установок и блестяще справляются с работой. Одним из таких заводов – является завод Мак-Кормика‚ изготовляющий тот же самый тип трактора, что и Сталинградгкий тракторный завод.

Хотел бы еще несколько слов уделить заводу Смита. Это был тогда один подобный завод в США. Да и в мире. Иллюстрации выше именно с него. Вот описание этого завода из несколько другого источника

Есть,-сказал Бобровников задумчиво,-в штате Мильвоки. Завод автомобильных рам Смита...
В 1904 году хозяин завода инженер Смит назначил премию тому мастеру, который сможет довести сборку с десяти до двенадцати рам в день. Ну, а сейчас этот зав-од вырабатывает десять-двенадцать тысяч рам в день. Конструкторский, инженерский штат компании помещается в специальном семиэтажном здании. Но, понятно, всего замечательной главный машинный зал.--Он оживился.-Представоте себе-вы находитесь на мостках, перекинутых над залом. Внизу- одни машины. Они стоят вот так: в два ряда,-с неожиданной для него живостью, Бобровников набросал на обложке журнала схему расположения машин,-и возле машин ни одного человека. Между машинами по конвейеру двигаются на тележках стальные листы, из которых должна быть сделана рама. Первая машина контрольная, она снимает лист с тележки, выверяет, подходит ли он по размерам, негодные отбрасывает, годные кладет обратно на конвейер. Следующая машина загибает края. Третья группа станков пробивает дыры. И наконец самая замечательная операция - это клепка. Огромная группа станков,. устроенных по принципу клюва- станок раздвигается, подхватывает раму и потом сжимает челюсти. Триста заклепок одновременно входят в раму. Шум стоит такой ровный, как от морского прибоя. Словно волны накатываются на гальку. Мы ездили на этот завод несколько раз. Один раз четыре битых часа стояли на мостике и ничего не могли понять. Как технически все это устроено.

Это строки из книги "Большой конвейер". Якова Ильина. Он тогда явно решил стать летописцем Сталинградского тракторного завода. Ему принадлежат разные очерки, книга "Люди сталинградского тракторного". Но ключевой книгой он считал "Большой конвейер". В котором хотел описать детальное развитие СТЗ. Также именно он уболтал Шейнмана опубликовать свои воспоминания и провел их редактуру. И именно ему Шеинман посветил данную книгу. Так как она вышла уже после его смерти. "Большой конвейер" также остался недописанным.

И, вернувшись, к заводу Смита. Здесь можно скачать пдф с фотоснимками.

Это был один из тех заводов, что очень плохо пережил депрессию. Компания существует и сейчас. Но сейчас она занимается кондиционерами и моторами.

Чампейн – маленький университетский городок, недалеко от Чикаго, в штате Иллинойс. Там изготовляют нихромовые поддоны и цементационные ящики для нашего завода.

Мы попадаем в городок, утопающий в зелени. Нет ни одной улицы‚ вдоль которой не тянулся бы густой ковер травы и цветов. Улицы усажены деревьями так густо, что ветви деревьев сплетены между собой.

Заводик расположен среди сплошной зелени, он совершенно чист, светел и блестит своей новизной. В цехе много света. Вдоль стен завода высокие кусты разноцветных хризантем. Несколько вдали от завода среди зелени стоят чистые новые столы и скамьи, на которых обедают рабочие. Около столов клумбы с большими бутонами цветов. Мы с Ширшовым даже после целого ряда заводов, виденных нами, приходим в исключительный восторг.

Президент Компани Дженерал Аллоу в Чампейне интересуется состоянием строительства нашего завода, расположением цехов, видом нашего поселка. Ширшов рисует ему на бумаге план поселка и указывает место насаждений. Мистер Гаррис удивлен, что мы сажаем деревца в палец толщиной. Он говорит, что все насаждения Чампейна являются искусственными и что они пересаживают деревья толщиной в фут. Мистер Гаррис намерен немедленно пригласить инженера по благоустройству города, который подробнейшим образом познакомит нас с этим способом. Он даже берется поставить нам партию деревьев из САСШ с обязательством насадить их у нас с гарантией, что они привьются. Деревья эти будут диаметром также в целый фут.
Пользуясь собственными средствами передвижения, которые обходятся нам чрезвычайно дешево, мы осматриваем еще ряд заводов и набираем кучу новых и новых впечатлений.

На одном из литейных заводов ,,Dardelet Threadlock corporation“ изготовляют очень интересные болты для железных дорог и трамваев. Болт весьма мало отличается от обыкновенного болта, которым скрепляются соединения рельс, крестовин и стрелок – его особенность в том, что между прямоугольными нитками нарезка его тела не цилиндрическая. Каждый промежуток сделан на конус, обращенный в сторону болта и имеющий шесть градусов наклона. Благодаря этому раз затянутый болт не отворачивается совершенно – гайка сидит на болте мертво‚ и никакие удары и сотрясения не в состоянии ее отвернуть. Не требуется ни спиральных шайб, ни контргаек. Мне думается, что такие же болты могли бы быть применены с успехом у нас. Это сократило бы аварии из-за ослабления гаек и позволило бы уменьшить уход и надзор за гайками. Снимки показывают болт и гайку в разрезе – в затянутом и отпущенном виде.

Когда я уезжал из Америки, экономическая депрессия в стране разрослась. В магазинах уже не было большого количества покупателей. Полки завалены товаром. Целые страницы газет засыпаны объявлениями о продаже машин. У ворот каждого завода толпились безработные. Форд перешел на три дня работы в неделю. После моего отъезда завод форда остановился совсем ‚‚на ремонт водопроводный системы“, как было объявлено в детройтской газете. Все американские заводы, на которых я побывал, тоже остановились к тому времени совершенно. В Детройте говорили: „форд встал – все стало“. И это неудивительно, потому что целиком на форда работает около 40 предприятий в одном только штате Мичиган.

То в одном, то в другом месте возникали небольшие забастовки. Группы демонстрантов время от времени появлялись на улицах. Еще B Алис-Чальмерсе в одной из кафетерий я видел, “как рабочие, сидя за стойкой, передавали друг другу листовки. Я также протянул руку к моему соседу, но он, отстранив меня, передал листовку другому. Я успел только увидеть под листовкой подпись мильвокинской партийной организации.

Мы въезжаем B Нью-Йорк. Из окна Амторга мы видим, как вырос тот небоскреб, который был начат строительством после нашего приезда. В Нью-Йорке все так же шумно. Толпы людей‚снуют непрерывно. Тучи автомобилей, звонки трамваев. Подземная железная дорога все так же набивается до отказа большим количеством людей. На лавочках бульваров сидят люди. Это безработные. Они проводят здесь целые дни.

Возвращаясь в СССР, я смотрю на Европу совершенно другими глазами. Лондон производит на меня впечатление города, который ушел куда-то в ширину. Там нет высоких зданий американского типа. Все страшно патриархально. Дома какой-то вычурной старинной архитектуры. Большие и мрачные машины поразительно неуклюжи – высокие и короткие, они напоминают старые кареты. Первое время просто удивляешься такому безвкусному конструированию автомобилей. Нет вытянутых линий в корпусе машины. Машины не производят впечатления движения, непрерывного стремления вперед и резко отличаются от американских автомобилей, имеющих низкую посадку и, вытянутый профиль.
Такси в Лондоне также высокие и широкие кареты, в которых шофер сидит как на троне. Чувствуется, что положение его неудобно. Шофер сидит с правой стороны и ездит по левой стороне улиц. Это настолько непривычно, что у меня то и дело возникает стремление схватить шофера за руку и заставить его ездить по правой стороне.

Берлин блестит чистотою улиц. Дома стройны и стильны. Все увязано в общий гармонический тон. Чувствуется большая бедность, но и чувство собственного достоинства. Берлин напоминает немецкую фрайлен, одетую скромно, но чрезвычайно аккуратно и чисто.

В Варшаве все выглядит дешево, несмотря на кажущуюся пышность. Видно желание копировать большой европейский город, стремление показать „товар лицом“. Даже большая световая реклама перед самым вокзалом не производит должного впечатления. Кажется, что она ни к чему. Магазины ярко освещены, но витрины напоминают скорее окна часовщиков. По улицам ходит бесконечное количество военных, в больших козырьках. Военные непрерывно отдают честь один другому.


Собственно все. Американские главы закончены. Дальше будут суровые будни связанные с вводом в строй Сталинградского тракторного завода.

PSS> Хотел бы еще несколько слов уделить заводу Смита. Это был тогда один подобный завод в США. Да и в мире. Иллюстрации выше именно с него. Вот описание этого завода из несколько другого источника
Вот еще

Отсюда

Fakir> Зря ты людей за дураков держишь Дедушка Ленин разного рода экономической статистикой занимался с XIX века - что даёт предполагать, что про 100 000 он говорил, скорее всего, не совсем на пустом месте
Fakir> Как минимум нехватка поголовья лошадей была известна.

100 тыс. тракторов - это способ нагнуть крестьян. Так же как автоматическим ткацким станком нагнули ткачей. После чего по планете валялись кости ткачей, не вписавшихся в рынок.
Аналогично, после пришествия тракторов, по просторам СССР валялись кости крестьян не вписавшихся в коммунизм. Например в колпашевском яру.
Что касается лошадей, то их численность способна возрастать по экспоненте, так что проблем с этим нет.

„Один из молодых людей, покидавших стены университетского колледжа в прошлом году, говорил своим товарищам по выпуску: „Мы вступаем в Мир, в котором для нас места нет“. Вопрос, что делать после окончания университета, сейчас является более роковым, чем когда бы то ни было раньше.
Если бы десять лет назад кто-нибудь поставил этот вопрос, то, вероятно,- никому не пришло бы в голову ответить на него примерно в таком роде: „Делать -решительно нечего, перспектив -никаких“. А между тем теперь, в 1933 году, именно так должны ответить на этот вопрос, если не все, то весьма многие из оканчивающих университетский курс". (Вильямс Уайт, ‚‚Нью-Иорк тайме магазин““).
Это обычное лаконичное свидетельство о развале капиталистического мира, в частности об Америке, в которой нет места для практической и творческой деятельности молодежи покидающей стены университетов. Инженеры и архитекторы. Врачи и учителя -они мечутся в поисках работы‚ готовы взять любую. Их можно видеть в длинных вытянувшихся очередях безработных, на шумных перекрестках улиц, они мастерят и рисуют открытки и сами же их продают; они готовы быть кельнерами, лифтерами, метельщиками. Но в мире, зажатом в тиски капиталистического кризиса, для них нет подлинной, настоящей деятельности, к которой они себя годами подготавливали.

 

Прям 2015 да и только.

TEvg-2> 100 тыс. тракторов - это способ нагнуть крестьян. Так же как автоматическим ткацким станком нагнули ткачей. После чего по планете валялись кости ткачей, не вписавшихся в рынок.
Мы поняли, что твой автоматический самолет - способ нагнуть летчиков и только

yacc> Мы поняли, что твой автоматический самолет - способ нагнуть летчиков и только

Не только, но с точки зрения летчиков - это чистой воды геноцид.

yacc>> Мы поняли, что твой автоматический самолет - способ нагнуть летчиков и только
TEvg-2> Не только
И трактор и ткацкий станок - тоже "не только", но тебе это не интересно

yacc> И трактор и ткацкий станок - тоже "не только", но тебе это не интересно

Угу. Тока крестьяне составляют 80% страны. Это собственно и есть страна. Летчики - небольшая верхушка.

TEvg-2> Угу. Тока крестьяне составляют 80% страны.
А ткачи - тоже 80% ?

TEvg-2>> Угу. Тока крестьяне составляют 80% страны.
yacc> А ткачи - тоже 80% ?

Ткачи не 80%, хотя их было в разы больше чем летчиков. Но в конечном счете не в этом дело.
Я, предлагая автоматический самолет, нигде не говорил, что хочу облагодетельствовать летчиков и диспечеров.
А вот говоря о тракторах, иные товарищи дают понять, что это делалось для блага крестьян. На что я должен сказать, что это грубая неправда.

TEvg-2> 100 тыс. тракторов - это способ нагнуть крестьян. Так же как автоматическим ткацким станком нагнули ткачей. После чего по планете валялись кости ткачей, не вписавшихся в рынок.
TEvg-2> Аналогично, после пришествия тракторов, по просторам СССР валялись кости крестьян не вписавшихся в коммунизм. Например в колпашевском яру.
TEvg-2> Что касается лошадей, то их численность способна возрастать по экспоненте, так что проблем с этим нет.

Воистину не знаешь, что прочитаешь. А почему крестьяне не знали, что это их геноцид? Может потому, что это замена лошади, а не крестьянина? Причем просто более экономичная. Себестоимость обработки 1 гектара ниже, и зимой есть не просит.

Проблема тогда банально была в том, что было слишком много земли которую не получалось обрабатывать. До революции у бедняков и середняков было 60 млн га. После революции им дополнительно передали 110 млн га земли. Отобранных у буржуазии, кулаков, церквей и из гос фонда. И вот всю эту землю крестьяне никак не могли обработать. Урожай был куда меньше, чем до революции от помещиков и кулаков. Собственно не смотря на рост земли в обработке, общий объем продукции снизился.

Хм. Интересно, довод подействует?

PSS> Воистину не знаешь, что прочитаешь. А почему крестьяне не знали, что это их геноцид?

Догадливые может и знали. И что? Знают ли сейчас русские, что их геноцидят? Многие в курсе. Ну и что из этого?

>Может потому, что это замена лошади, а не крестьянина?

В первую очередь это замена крестьянина. Там где требовалось 30 лошадей и 15 крестьян, стал применяться 1 трахтор и 3 человека. Остальным, чтобы не сдохнуть пришлось соглашаться на любые условия. Причем пару из них все-таки заморили до смерти.

>Причем просто более экономичная. Себестоимость обработки 1 гектара ниже, и зимой есть не просит.

Крестьянин не мог быть чистым владельцем трахтора, а владельцем лошади мог быть. Ну а дальше собственность на средства производства и определяемый ею характер общественных отношений, организация экономики, права и благосостояние по дедушке Марксу и дедушке Ленину.

PSS>Проблема тогда банально была в том, что было слишком много земли которую не получалось обрабатывать. До революции у бедняков и середняков было 60 млн га. После революции им дополнительно передали 110 млн га земли. Отобранных у буржуазии, кулаков, церквей и из гос фонда. И вот всю эту землю крестьяне никак не могли обработать.

Совсем недавно я слышал о лютом аграрном перенаселении в царской России. А вы говорите, что не хватало рабочих рук. Просто чудеса.

>Урожай был куда меньше, чем до революции от помещиков и кулаков. Собственно не смотря на рост земли в обработке, общий объем продукции снизился.

Ну правильно. Снизилась степень эксплуатации, вот и меньше выход, особенно сильно снизилась товарность. Я тоже выращиваю картошку строго для себя. А для товарища Полла не выращиваю. Тов. Пол недоволен и наверное хочет устроить мне какой-нибудь колхоз.

PSS> Хм. Интересно, довода подействуют?

Да. С вами намечается интересная дискуссия.

TEvg-2> А вот говоря о тракторах, иные товарищи дают понять, что это делалось для блага крестьян. На что я должен сказать, что это грубая неправда.
Для убедительности заведи лошадку и выращивай сам, ну чтобы пахать на лошадке и ручками траву ей косить и заготавливать - потом и расскажешь какой плохой трактор и как круто с лошадью

TEvg-2> В первую очередь это замена крестьянина. Там где требовалось 30 лошадей и 15 крестьян, стал применяться 1 трахтор и 3 человека. Остальным, чтобы не сдохнуть пришлось соглашаться на любые условия. Причем пару из них все-таки заморили до смерти.

Какой дикий кпд. Плюс явный перебор по параметрам. 30 лошадей это очччень зажиточные крестьяне. Даже не у каждого помещика было столько было. В реальности была 1 лошадь и пять крестьян. Среди которых женщины и дети. А должен был стать колхоз из пяти таких семей, трех тракторов и крестьян только из мужчин. Женщины дома сидят, или вместе с детьми в школу ходят.

>>Причем просто более экономичная. Себестоимость обработки 1 гектара ниже, и зимой есть не просит.
TEvg-2> Крестьянин не мог быть чистым владельцем трахтора, а владельцем лошади мог быть. Ну а дальше собственность на средства производства и определяемый ею характер общественных отношений, организация экономики, права и благосостояние по дедушке Марксу и дедушке Ленину.

Ерунда, мог быть и владельцем трактора. Но этого старались избегать.


TEvg-2> Совсем недавно я слышал о лютом аграрном перенаселении в царской России. А вы говорите, что не хватало рабочих рук. Просто чудеса.
Я основываюсь на статистике. См вложение. А Вы на чем?

PSS> Какой дикий кпд. Плюс явный перебор по параметрам. 30 лошадей это очччень зажиточные крестьяне. Даже не у каждого помещика было столько было.

Кажется вы меня не поняли. Один крестьянин может управлять на поле 2 лошадями. 15 крестьян могут управлять 30 лошадями. Про их принадлежность я ничего не говорил. Если вы настаиваете на каждую лошадь дать персонального погонщика, то на 30 лошадей нужно будет 30 крестьян. Вся эта шатия заменяется одним трахтором и 3 человеками к нему. Для посменной работы и ремонта.
Как следствие 12-27 крестьян из 15-30 стали не нужны. Парочку можно показательно заморить до смерти, остальных согнуть в бараний рог, включая трактористов.

PSS> Ерунда, мог быть и владельцем трактора. Но этого старались избегать.

Вряд ли. Скорее трактор придется купить в кредит.
Лошадь же размножается сама. В СССР крестьяне тракторами не владели и подавно. На западе при помощи тракторов на них надели долговой намордник.

PSS> Я основываюсь на статистике. См вложение. А Вы на чем?

По этой статистике упал сбор зерна и упала товарность. Я с этим согласен. Причины мне ясны - снижение эксплуатации.
Если работника не заставлять вкалывать угрозой палки и голода, то работать он будет меньше, а кушать больше. Товарность резко падает.
Крестьянин не заинтересован продавать много зерна. Он заинтересован обеспечить себя, продать минимум для покупки минимального набора барахла и залезть на печку. Выжать что-то ещё можно только палкой и оббирая его на всю катушку.

TEvg-2> Как следствие 12-27 крестьян из 15-30 стали не нужны. Парочку можно показательно заморить до смерти, остальных согнуть в бараний рог, включая трактористов.

Я уже ответил. Вы берете цифры с потолка. Если нет, подтверждения им есть?

Пока в нашей реальности трактор никак не мог заменить 30 лошадей. Мало того, что на крюке у него была мощность только 15 л.с, так еще и так в лоб сравнивать нельзя.

Трактор тех лет просто был на 30-40% дешевле лошади. Стоимость обработки 1 га при помощи лошади 8-12 рублей, при помощи трактора 6-8 рублей. Стоимость вспашки именно трактором СТЗ-1 6 рублей 50 копеек. Плюс он также мог, например, резать дрова и давать свет.

Панорама СТЗ в 1930 году

Шейнман был в поездке с октября 1929 по октябрь 1930 года. Что же произошло со Сталинградским тракторным заводом за его отсутствие? Очень и очень многое.

Когда он уезжал завода, по сути, еще не было. Был монтаж стен. На строительство были брошены все силы и его темпы действительно поражали.

Сборка и установка металлоконструкций механосборочного цеха провели за 28 дней против 163 по проекту, кузнечного цеха за 54 дня против 132, литейного за 72 дня против 193.
Сами цеха были построены тоже с опережением плана. Кузнечный цех за 314 дней против 345, а литейный за 270 дней против 375. В результате всех этих усилий,к апрелю 1930 года завод был готов к приему оборудования.

Потом была битва за станки. Корабли со станками задержались и специально в порты были отправлены представители, чтобы поскорее разгрузить корабли и доставить оборудование. И если к 1 мая цеха были, практически пустые, то в ночь на 1 июня 1930 последний эшелон с оборудованием был отправлен в Сталинград.

Монтаж станков тоже производился с колоссальным опережением сроков. Например в молот в пять тыс фунтов был смонтирован за 3 дня вместо 26, а молот в 2 тысячи фунтов за 12 часов вместо 13 дней..

Зачем спешили? Просто коллектив завода взял на себя повышенные обязательства и обязался пустить завод на три месяца раньше срока. К 1 июня 1930 года, а не к 1 октября, как планировалось изначально.

Видимо наступило своеобразное головокружение от успехов. Хуже всего, явно все были уверены, что главное завод построить, пустить его не будет составлять особых трудов. А ведь им предстояло пустить крупнейший тракторный завод в Европе (а из-за кризиса в США и в мире). Причем, не имея никакого опыта в подобной работе. Думаю, как раз отсутствие опыта и навевало подобные мысли.

По воспоминаниям Гинзбурга зарубежные специалисты предупреждали, что построить завод это ерунда, главное его пустить. Но их особо не слушали.

Даже наши специалисты, напрямую участвующие в проектировании завода, заразились этим мнением. Если еще в 1929 считали, что завод выйдет на полную мощность (в 40 тыс тракторов) в 1933-1934 году, то в 1930 все были уверены, что это произойдет в 1931. Причем, с перевыполнением плана. Он будет давать 50 тыс тракторов, а не 40!

Ну а первые месяцы он будет выдавать такой план. За первый месяц производства 100-150 тракторов, 2 месяц 300-400 тракторов, 3 месяц 1600-1750 тракторов.

15 июня 1931 года первый трактор СТЗ-1 сошел с большого конвейера. Этот день считается началом работы Сталинградского тракторного завода

На площади перед заводом состоялся митинг посвященный этому событию. Начальник тракторостря В.И. Иванов зачитал всему коллективу телеграмму Сталина

"Привет и поздравление с победой рабочим и руководящему составу первого в СССР Краснознаменного тракторного гиганта. 50 тыс тракторов, которые вы должны давать стране ежегодно есть 50 тыс снарядов, взрывающих старый буржуазный мир и прокладывающих дорого новому, социалистическому укладу в деревне.
Желаю вам успеха в деле выполнения вашей программы."

Потом этот трактор по железной дороге был отправлен в Москву. Причем на многих станциях его встречали делегации, осматривали его и изучали. В Москве он своим ходом добрался до Большого театра. Там тогда проходил ХVI съезд партии. Он там простоял две недели, после чего был отправлен в Музей революции. Где и находится по сей день.

Также, чтобы лучше понять как тогда пускали СТЗ, можно прочитать эту заметку в Смене. Она посвящена производству первого опытного трактора.