Добро пожаловать в Америку ("The Guardian", Великобритания)
24 июня 2004
Где то в центре Лос-Анджелеса, милях в 20 от аэропорта LAX, расположено неприметное здание с камерами для задержанных иностранцев, нарушивших иммиграционное и таможенное законодательство США. Именно туда меня привезли часов в 11 вечера 3 мая в фургоне службы безопасности, где мне пришлось согнуться в три погибели в одной из крошечных запертых 'клеток', страдая от боли в руках, скованных наручниками за спиной.
Пока мы ехали, сквозь металлическую решетку я могла разглядеть мелькающие фрагменты городского ночного пейзажа, а когда машина прибыла на место - смутные силуэты вооруженных охранников: двое из них ввели меня в здание. Наручники с меня сняли лишь за минуту до того, как запереть в камере с толстой стеклянной стеной и массивной дверью. Ни кровати, ни стула там не было - лишь две скамьи шириной чуть больше 30 сантиметров. Туалет располагался прямо на виду у любого, кто пройдет мимо; кроме того, за каждым моим движением наблюдала видеокамера. Ни подушки, ни одеяла задержанным не полагалось. В камере постоянно горела лампа дневного света, а под потолком в углу был прикреплен телевизор, настроенный на канал 'телемагазин'. Он не выключался всю ночь.
Через 10 минут я стала задыхаться от духоты, и меня охватила паника. Клаустрофобией я не страдаю, но это замкнутое пространство вызвало у меня нечто вроде приступа. Охранников нигде видно не было, а позвать на помощь было невозможно. Я стала стучать в дверь и в стеклянную стену. Появившийся наконец охранник окинул новоприбывшую задержанную равнодушным взглядом. Чтобы услышать друг друга через мощную дверь, нам приходилось кричать во весь голос. 'Чего надо?' - заорал он. Я ответила, что плохо себя чувствую. Охранник удалился. Я заставила себя успокоиться. Я заставила себя воспользоваться этим ужасным туалетом. Я обнаружила, что на узкой скамейке, если лечь на боку, можно подремать минут пять, пока боль не станет невыносимой, а затем отдохнуть сидя и заснуть еще на пять минут. Я говорила себе: все это только на одну ночь.
Как выяснилось, в заключении мне суждено было провести 26 часов. Мое преступление: в тот день я прилетела в страну, чтобы выполнить вполне невинное задание в качестве внештатного корреспондента 'Guardian', не имея журналистской визы.
После 11 сентября 2001 г., каждый человек, пребывающий в США, рассматривается как потенциальная угроза безопасности. 'Закон о патриотизме', принятый через полтора месяца после 11 сентября, содержит главу под названием 'Охрана границ' с подробным разделом об 'Усовершенствованных правилах иммиграции', в котором, в свою очередь, имеется параграф о 'Мерах по повышению безопасности и надежности визового режима', следующий непосредственно за пунктами, касающимися защиты от терроризма.
В духе этого закона Служба иммиграции и натурализации в марте 2003 г. была передана в подчинение вновь созданному Министерству безопасности страны. Среди прочих новшеств министерство вновь ввело в действие закон, не применявшийся с 1952 г., предписывающий журналистам обращаться за специальной визой, так называемой 'I-visa', для посещения США по служебным делам. В процессе создания непроницаемой системы защиты от реальных угроз, американцы на каком-то этапе утратили способность отличать друзей от врагов. Ценой, которую эта могущественная страна платит за охвативший ее страх, стали гражданские свободы.
Накануне, садясь в самолет компании 'United Airlines' в аэропорту Хитроу, ни о чем подобном я не думала. Сидя рядом с интригующе безмолвным молодым человеком с внешностью порнозвезды или сотрудника службы безопасности в штатском, я провела большую часть одиннадцатичасового полета в грезах о городе, чьим уроженцем явно являлся мой сосед, но где мне самой еще не довелось побывать. Америка для меня всегда ограничивалась восточным побережьем: живя там, или приезжая в качестве туриста, журналиста и писателя, я почти не покидала треугольника Нью-Йорк-Бостон-Вашингтон. Но я радовалась, что это короткое задание привело меня в солнечный Лос-Анджелес, и готовилась окунуться в его чарующую, расслабленную атмосферу.
Очередь на паспортный контроль была невелика. Я подала чиновнику свой паспорт и зеленый бланк визовой декларации, которую я подписала в самолете. Сотрудник иммиграционной службы начал с обычных вопросов о том, где я собираюсь остановиться, и с какой целью прибыла в США. Все это напомнило мне о другой поездке в эту страну с заданием написать серию статей об обстановке в Америке после 11 сентября для немецкого еженедельника 'Die Zeit'. Я писала о пассажирах, предпочитавших путешествовать в поезде - они считали, что там безопаснее, чем в самолете - о страданиях нью-йоркцев, в одночасье превратившихся в людей, уцелевших после катастрофы. Я видела глубоко травмированную Америку, утратившую свою хвастливую неуязвимость, охваченную глубокой скорбью. Но мне тогда казалось, что от сознания собственной уязвимости страна стала только сильнее: шок от нападения на их страну вызвал у американцев страстное желание больше узнать об окружающем мире.
'Я приехала, чтобы взять несколько интервью', - ответила я.
'У кого?' - он записал фамилии, спросил о чем будет статья и кто ее заказал. 'Так вы журналистка', - произнес он обвиняющим тоном, и только тут я ощутила, что, с его точки зрения, в этом есть что-то нехорошее. 'Я должен доложить начальнику', - заявил он угрожающе, и попросил меня перейти в отдельную, отгороженную зону и подождать, пока мой вопрос 'рассмотрят'. Другие пассажиры приходили, уходили, ждали в очереди. На меня стала действовать разница во времени, и меня охватило легкое раздражение. Я спросила, сколько мне еще ждать, но ответа не удостоилась. Наконец какой-то чиновник проронил мимоходом: 'Похоже, нам, возможно, придется вас депортировать'.
Не помню точно, но, кажется, я рассмеялась. Депортировать? Меня? 'Почему?' - спросила я ошеломленно.
'Вы прибыли сюда как журналист, но у вас нет журналистской визы'. Ни о чем подобном я в жизни не слыхала. Он тут же достал бланк декларации (форма I-94W), который я подписала в самолете, и указал на надпись, набранную мельчайшим шрифтом: оказывается, помимо пунктов о том, что я не являюсь наркоторговцем, нацистским или иным преступником, я неумышленно подписалась и под заявлением, что не въезжаю в США в качестве представителя зарубежного СМИ ('В ходе визита в рамках данной программы вы не имеете право без санкции устраиваться на работу или посещать школу, или представлять зарубежные СМИ').
Мои протесты, что я просто не заметила этот пункт, и никто не обратил на него моего внимания, что я уже много раз бывала в США, и по делам, и как турист, что одно время я даже жила в этой стране, а мой муж и родившаяся в Нью-Йорке дочь являются гражданами США, чиновник пропустил мимо ушей. Он просто ухмыльнулся в ответ. 'Вам ведь наплевать, да?' - спросила я, с трудом сдерживая возмущение. Затем я сочла за благо отступить, и перешла на умоляющий, виноватый тон. В результате он сообщил, что мне придется пройти 'собеседование', после чего еще один начальник примет окончательное решение. Это звучало обнадеживающе.
В конце концов, после долгой бюрократической суеты, меня пригласили в кабинет и спросили, не хочу ли я чего-нибудь выпить, прежде чем мы начнем. Я попросила стакан воды, который следователь принес мне лично. Это был мягкий, умный следователь: 'собеседование' продолжалось несколько часов и превратилось в подробнейший анализ моей биографии, личной и профессиональной, моего прошлого и настоящего. Его интересовали самые разные вещи: имена и фамилии моих родителей, размер гонорара, который я должна получить за статью, о чем именно идет речь в этой статье, затем, вновь, фамилии людей, которых я намерена проинтервьюировать в США.
Моя биография показалась ему довольно странной: родилась я в одной стране, потом жила в нескольких других - я, в конце концов? Моего британского паспорта для американских иммиграционных властей оказалось недостаточно. 'Вы русская, а называете себя англичанкой', - укоризненно заметил чиновник: это обвинение основывалось на том факте, что родилась я в Москве (хотя и никогда не жила в России). На ум моментально пришел ответ: Ваш губернатор австриец, а называет себя американцем. Примерно через три часа, в течение которых я изо всех сил боролась с последствиями разницы во времени, стараясь сохранить сосредоточенность, мы заполнили протокол из нескольких страниц, который должен был дать неизвестному мне 'начальнику' достаточно сведений, чтобы решить, можно пускать меня в США или нет. Следователь задал последний положенный вопрос: 'Вы все поняли?'
'Да, поняла', - ответила я и подписала протокол. Через минуту по факсу пришел ответ с официальным, окончательным отказом во въезде в США в связи с отсутствием надлежащей визы. Мне следовало вернуться в Лондон и получить ее там.
С этого момента абсурдная, но в общем дружеская беседа, которую я вела с этими чиновниками, внезапно прервалась. Куда более жестким тоном они заявили, что 'правила' предписывают им досмотреть мой багаж. Не успела я подойти поближе, чтобы проследить за этой процедурой, как сотрудник, первым отославший меня к начальнику, расстегнул 'молнию' на моем чемодане и начал рыться в его содержимом. Впервые я повысила голос: 'Как вы смеете прикасаться к моим личным вещам?'
'А вы как смеете относиться к американскому служащему с неуважением? - возмущенно крикнул он в ответ. - Поверьте, мы относились к вам с большим уважением, чем к другим. Поезжайте куда-нибудь вроде Ирана: там-то вы поймете разницу'. По иронии судьбы, именно в странах 'вроде Ирана' (например, на Кубе, в Северной Корее, Саудовской Аравии, Зимбабве) для журналистов требуется специальная виза. Для открытого общества такая практика представляется просто неслыханной, и, несмотря на введение этого режима в США, делается это втихомолку, так что большинство журналистов просто ничего не знают о подобных 'новшествах'.
В прошлом году в США были задержаны и депортированы 13 иностранных журналистов, в том числе 12 - в аэропорту LAX.
Обыскав мой багаж, сотрудник несколько раз сфотографировал меня, а затем приступил к снятию отпечатков пальцев. В разгаре этой процедуры мне позвонил из Лондона муж: каким-то образом ему удалось выяснить, где я нахожусь, и мне ненадолго позволили стереть чернила с пальцев, чтобы взять трубку. Его голос стал напоминанием о реальном мире, от которого я уже почувствовала себя полностью отрезанной.
Появились три сотрудницы-женщины, чтобы провести личный обыск. Когда они натянули резиновые перчатки, я невольно сделала шаг назад: что они собираются делать, и могу ли я оказать сопротивление? Они вооружены и заявляют, что действуют в рамках закона. Я же - неизвестно кто: просто иностранка, совершившая правонарушение, и вообще - 'таковы правила'. Так что я вытерпела неприятную процедуру обыска, хотя и не столь тщательного, как я опасалась. Затем последовал новый удар: двое здоровенных охранников в форме и с оружием надели на меня наручники, объяснив, что это 'предписывают правила перемещения задержанных в помещениях аэропорта'.
Под конвоем двух великанов меня провели через пустынный терминал и доставили в комнату для содержания задержанных, где я оказалась в компании двух товарищей по несчастью (общаться друг с другом нам было запрещено) и восьми сонных мужчин-охранников. Работа у них была невероятно скучная, делать такому количеству людей было абсолютно нечего, так что надзор за тем, чтобы я не вынула из сумочки ручку или мобильный телефон, вероятно, стал для них возможностью хоть как-то развлечься.
Я слушала их рассказы о том, каких актеров-звезд им в последнее время случалось видеть в аэропорту. Я начала думать, что ничего страшного не случилось: поездка, конечно, пошла насмарку, но я вполне смогу пережить ночь и день в подобных, пусть и не самых комфортабельных, условиях в ожидании обратного рейса. Однако затем меня отвезли в КПЗ в центре Лос-Анджелеса, Я поняла, что такое настоящий дискомфорт.
Хотя пережитые мной злоключения ни в коей мере нельзя сравнить с реальными пытками и издевательствами, которым подвергались заключенные в тюрьме Абу Грейб, эти два примера, как выразился один из моих американских друзей, 'концептуально связаны', являясь, пусть и далекими друг от друга, звеньями одной цепи - и то, и другое продиктовано пренебрежением к человеческому достоинству людей, 'совершивших проступок'. Как написал Деннис Родди (Dennis Roddy) в 'Pittsburg Post-Gazette': 'Враги для нас теперь важнее друзей:Помешательство на безопасности страны, судя по всему, во многом основывается на идее, что весь мир оказывает некое 'тлетворное влияние' на США'.
С практической же точки зрения это помешательство - когда его проявлением становятся такие глупые и бессмысленные с точки безопасности действия, как в моем случае - представляет собой просто отвлечение ценных финансовых и людских ресурсов на борьбу с журналистикой вместо борьбы с терроризмом. По словам редактора 'Los Angeles Times', репортажи о моей истории вызвали 'громадный' отклик у читателей, а я сама получаю много сообщений по электронной почве от людей, выражающих в этой связи свое негодование и смущение. Как выразился писатель Джонатан Френзен (Jonathan Frenzen): 'От лица 'небандитского' большинства американцев примите мои искренние извинения'.
Эти мысли могли бы послужить мне утешением на следующее утро, когда меня (естественно, в наручниках) привезли обратно в общую камеру для задержанных в аэропорту, где я провела еще несколько часов без еды, глядя, как охранники расправляются с гигантскими завтраками и пьют горячие напитки (давать задержанным кофе или чай запрещено). Мои требования принести мне какую-нибудь съедобную пищу вызвали гнев у начальника охраны. 'Здесь я главный. Вы понимаете, кто вы такая? Вы понимаете, где находитесь? Здесь вам не отель', - заорал он.
'Что вы кричите? - спросила я. - Я всего лишь прошу, чтобы мне принесли что-нибудь съедобное. Я сама заплачу за еду'. Фишбургер из 'Бургер Кинга' никогда не казался мне таким восхитительным на вкус. И в этой связи мне пришло в голову, что отель или зал для транзитных пассажиров - более подходящее место для содержания людей, ожидающих возвращения домой.
Как отмечается в письмах организации 'Репортеры без границ' и Американского общества редакторов газет (АОРГ), адресованных Колину Пауэллу (Colin Powell) и Тому Риджу (Tom Ridge), случаи вроде того, что произошел со мной являются элементом систематической политики запугивания представителей СМИ из 27 дружественных стран, чьи граждане - но не журналисты! - пользуются правом безвизового въезда в США на срок до 90 дней.
Во время моего сюрреалистического 'приключения' в аэропорту LAX, я сказала чиновнику, снимавшему у меня отпечатки пальцев, что напишу обо всем этом статью. 'Не сомневаюсь, - фыркнул он в ответ. - И все, что вы напишете, будет неправдой'.
КОММЕНТАРИЙ:Что-то я не думаю что какого-нибудь настоящего профессионала-журналиста остановит какой-то досмотр. В перчатках же. Одноразовых наверняка.
Цивилизация потому что.
Так что ездить меньше не станут, скорей всего.