Что такое национализм?

Национализм есть любовь к историческому облику и творческому акту своего народа во всем его своеобразии. Национализм есть вера в инстинктивную и духовную силу своего народа, вера в его духовное призвание. Национализм есть воля к тому, чтобы мой народ творчески и свободно цвел в Божием саду. Национализм есть созерцание своего народа перед лицом Божиим, созерцание его души, его недостатков, его талантов, его исторической проблематики, его опасностей и его соблазнов. Национализм есть система поступков, вытекающих из этой любви, из этой веры, из этой воли и из этого созерцания. Вот почему национальное чувство есть духовный огонь, ведущий человека к служению и жертвам, а народ - к духовному расцвету. Это есть некий восторг (любимое выражение Суворова!) от созерцания своего народа в плане Божием и в дарах Его Благодати. Это есть благодарение Богу за эти дары; но в то же время и скорбь о своем народе и стыд за него, если он оказывается не на высоте этих даров. В национальном чувстве скрыт источник достоинства, которое Карамзин обозначил когда-то, как «народную гордость»; - и источник единения, которое спасло Россию во все трудные часы ее истории; - и источник государственного правосознания, связующего «всех нас» в живое государственное единство.

Национализм испытывает, исповедует и отстаивает жизнь своего народа, как драгоценную духовную самосиянность. Он принимает дары и создания своего народа, как свою собственную духовную почву, как отправный пункт своего собственного творчества. И он прав в этом. Ибо творческий акт не изобретается каждым человеком для себя, но выстрадывается и вынашивается целым народом на протяжении веков. Душевный уклад труда и быта, и духовный уклад любви и созерцания, молитвы и познания, - при всем его личном своеобразии, имеет еще и национальную природу, национальную однородность и национальное своеобразие. Согласно общему социально-психологическому закону, подобие единит людей, общение усиливает это подобие, и радость быть понятым раскрывает души и углубляет общение. Вот почему национальный творческий акт роднит людей между собой и пробуждает в них желание раскрыться, высказаться, отдать «свое заветное» и найти отклик в других. Творческий человек творит всегда от лица своего народа и обращается прежде всего и больше всего к своему народу. Народность есть как бы климат души и почва духа; а национализм есть верная, естественная тяга к своему климату и к своей почве.

Не случайно русская сердечность и простота обхождения всегда сжималась и страдала от черствости, чопорности и искусственной натянутости Запада. Не случайно и то, что русская созерцательность и искренность никогда не ценились европейским рассудком и американской деловитостью. С каким трудом европеец улавливает особенности нашего правосознания - его неформальность, его свободу от мертвого законничества, его живую тягу к живой справедливости и в то же время его наивную недисциплинированность в бытовых основах и его тягу к анархии. С каким трудом прислушивается он к нашей музыке - к ее естественно льющейся и неисчерпывающейся мелодии, к ее дерзновенным ритмам, к ни на что не похожим тональностям и гармониям русской народной песни... Как чужда ему наша не рассудочная, созерцательная наука... А русская живопись, - чудеснейшая и значительнейшая, наряду с итальянской, - доселе еще «не открыта» и не признана снобирующим европейцем... Все прекрасное, что было доселе создано русским народом, исходило из его национального духовного акта и представлялось чуждым Западу.

А между тем создать нечто прекрасное, совершенное для всех народов - может только тот, кто утвердился в творческом акте своего народа. «Мировой гений» есть всегда и прежде всего – «национальный гений», и всякая попытка создать нечто великое из денационализированной или «интернациональной» души дает в лучшем случае только мнимую, «экранную» «знаменитость». Истинное величие всегда почвенно. Подлинный гений всегда национален: и он знает это сам о себе.

И если пророки не принимаются в своем отечестве, то не потому, что они творят из какого-то «сверхнационального» акта, а потому, что они углубляют творческий акт своего народа до того уровня, до той глубины, которая еще не доступна их единоплеменным современникам. Пророк и гений - национальное своего поколения, в высшем и лучшем значении этого слова. Пребывая в своеобразии своего народа, они осуществляют национальный акт классической глубины и зрелостии тем показывают своему народу его подлинную силу, его призвание и грядущие пути.

Итак, национализм есть здоровое и оправданное настроение души. То, что национализм любит и чему он служит - в самом деле достойно любви, борьбы и жертв. И грядущая Россия будет национальной Россией.

30 сентября 1950 г.

О.Ф.>Национализм есть...
ЕЛ и БУДЕТ ЖРАТЬ как подорванный! Есть ПАТРИОТИЗМ - когда свою Родину и народ НЕ считают хуже, чем какие либо другие страны и народы.И есть НАЦИОНАЛИЗМ - прибежище убогих от рождения, закомплексованных и слабых людей -которые утверждают что их родина, народ ЛУЧШЕ чем другие. Разницу чувствуете? Истоки национализма -вечная мечта о ХАЛЯВЕ - "Я русский(немец, англичанин, еврей, и даже! молдаванин) буду жить хорошо только потому, что вот родился русским(немцем, евреем, молдаваном)" замаскированная под "любовь к историческому облику и творческому акту своего народа ". И ради Бога -не путайте божий дар с тухлой яичницей!

Ник

О.Ф.>>Национализм есть...
Wyvern>ЕЛ и БУДЕТ ЖРАТЬ как подорванный! Есть ПАТРИОТИЗМ - когда свою Родину и народ НЕ считают хуже, чем какие либо другие страны и народы.И есть НАЦИОНАЛИЗМ - прибежище убогих от рождения, закомплексованных и слабых людей -которые утверждают что их родина, народ ЛУЧШЕ чем другие. Разницу чувствуете? Истоки национализма -вечная мечта о ХАЛЯВЕ - "Я русский(немец, англичанин, еврей, и даже! молдаванин) буду жить хорошо только потому, что вот родился русским(немцем, евреем, молдаваном)" замаскированная под "любовь к историческому облику и творческому акту своего народа ". И ради Бога -не путайте божий дар с тухлой яичницей!

Wyvern>Ник

Все то, что я высказал в оправдание и обоснование национализма, заставляет меня договорить и признать, что есть больные и извращенные формы национального чувства и национальной политики. Эти извращенные формы могут быть сведены к двум главным типам: в первом случае национальное чувство прилепляется к неглавному в жизни и культуре своего народа; во втором случае оно превращает утверждение своей культуры в отрицание чужой. Сочетание и сплетение этих ошибок может порождать самые различные виды больного национализма.

Первая ошибка состоит в том, что чувство и воля националиста прикрепляются не к духу и не к духовной культуре его народа, а к внешним проявлениям народной жизни - к хозяйству, к политической мощи, к размерам государственной территории и к завоевательным успехам своего народа. Главное, - жизнь духа, - не ценится и не бережется, оставаясь совсем в пренебрежении или являясь средством для неглавного, т.е. превращаясь в орудие хозяйства, политики или завоеваний. Согласно этому есть государства, националисты которых удовлетворяются успехами своего народного хозяйства (экономизм), или мощью и блеском своей государственной организации (этатизм), или же завоеваниями своей армии (империализм). Тогда национализм отрывается от главного, от смысла и цели народной жизни - и становится чисто инстинктивным настроением, подвергаясь всем опасностям обнаженного инстинкта: жадности, безмерной гордыне, ожесточению и свирепости. Он опьяняется всеми земными соблазнами и может извратиться до конца.

От этой ошибки русский народ был огражден, во-первых, своим прирожденным религиозным смыслом; во-вторых, Православием, которое сообщило нам, по слову Пушкина, «особенный национальный характер» и внушило нам идею «святой Руси». «Святая Русь» не есть «нравственно праведная» или «совершенная в своей добродетели» Россия: это есть правоверная Россия, признающая свою веру главным делом и отличительной особенностью своего земного естества. В течение веков Православие считалось отличительной чертой русскости - в борьбе с татарами, латинянами и другими иноверцами; в течение веков русский народ осмысливал свое бытие не хозяйством, не государством и не войнами, а верою и ее содержанием; и русские войны велись в ограждение нашей духовной и вероисповедной самобытности и свободы. Так было издревле - до конца 19 века включительно. Поэтому русское национальное самосознание не впадало в соблазны экономизма, этатизма и империализма, и русскому народу никогда не казалось, что главное дело его - это успех его хозяйства, его государственной власти и его оружия.

Вторая ошибка состоит в том, что чувство и воля националиста, вместо того, чтобы идти в глубину своего духовного достояния, уходит в отвращение и презрение ко всему иноземному. Суждение: «мое национальное бытие оправдано перед лицом Божиим», превращается вопреки всем законам жизни и логики, в нелепое утверждение: - «национальное бытие других народов не имеет перед моим лицом никаких оправданий»... Так, как если бы одобрение одного цветка давало основание осуждать все остальные, или - любовь к своей матери заставляла ненавидеть и презирать всех других матерей. Эта ошибка имеет, впрочем, совсем не логическую природу, а психологическую и духовную: тут и наивная исключительность примитивной натуры, и этнически врожденное самодовольство, и жадность, и похоть власти, и узость провинциального горизонта, и отсутствие юмора, и, конечно, неодухотворенность национального инстинкта. Народы с таким национализмом очень легко впадают в манию величия и в своеобразное завоевательное буйство, как бы ни называть его - шовинизмом, империализмом или как-нибудь иначе.

От этой ошибки русский народ был огражден, во-первых, присущею ему простодушною скромностью и природным юмором; во-вторых, многоплеменным составом России, и, в-третьих, делом Петра Великого, научившего нас строгому суду над собою и привившего нам готовность учиться у других народов.

Так, русскому народу несвойственно закрывать себе глаза на свои несовершенства, слабости и пороки; напротив, его скорее тянет к мнительно-покаянному преувеличению своих грехов. А природный юмор его никогда не позволял ему возомнить себя первым и водительным народом мира. В течение всей его истории он вынужден был обходиться с другими племенами, говорившими на непонятных ему языках, отстаивавшими свою веру и свой быт, а иногда наносившими ему тяжелые поражения. Наша история вела нас от варягов и греков к половцам и татарам; от хазар и волжских болгар через финские племена к шведам, немцам, литовцам и полякам.

Татары, наложившие на нас свое долгое иго, показались нам «нехристями» и «погаными» [1], но они почтили нашу церковь и вражда наша к ним не превратилась в презрение. Воевавшие с нами иноверцы, немые для нас по языку («немцы») и неприемлемые церковью («еретики») побеждались нами отнюдь не легко, и, нанося нам поражения, заставляли нас задумываться над их преимуществами. Русский национализм проходил - и во внутреннем замирении своей страны и во внешних войнах - суровую школу уважения к врагам: и Петр Великий, умевший «поднимать заздравный кубок» «за учителей своих», - проявлял в этом исконную русскую черту - уважения к врагу и смирения в победе.

Правда, в допетровском национализме имелись черты, которые могли привести к развитию национальной гордыни и повредить России в целом. Именно в русском народе сложилось и крепло иррациональное самочувствие, согласно которому русский народ, наставляемый святой, соборной и апостольской церковью и водимый своими благоверными царями, хранит единственную правую веру, определяя ею свое сознание и свой быт: это есть некое национальное стояние в правде, от которого невозможно ни отступить, ни что-либо уступить, так, что перенимать у других нам ничего нельзя, смешиваться с другими грешно, и изменяться нам не в чем. Ни у басурманов, ни у еретиков нам не следует учиться, ибо от ложной веры может произойти только ложная наука и ложное уменье.

Это воззрение к 17 веку формулировалось так: - «богомерзок пред Богом всякий, кто любит геометрию: а се душевные грехи - учиться астрономии и еллинским книгам»... И еще: - «если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех, учуся книгам благодатного закона»...

Русское правительственное самосознание давно уже не соответствовало этому народному самочувствию. Со второй половины 15 века, если не ранее, в особенности же после того, как обрушились от самодельной неумелой стройки стены почти довершенного Успенского Собора в Москве (1474 год), с легкой руки Иоанна Третьего, русское правительство приглашает из-за границы архитекторов, врачей и всяких технических искусников: «еретическая наука» уже гостит и служит, но еще не насаждается и не перенимается. Борис Годунов мечтал основать в Москве не то академию, не то университет; Лжедмитрий думал возводить здесь иезуитскую высшую школу. Необходимость учиться светской «еретической» науке становилась все более очевидной, но консерватизм и провинциализм церковно-национального самочувствия и самомнения санкционировали неподвижность быта и сознания. Духовная инерция народа стала опасною...

15 октября 1950 г.

О.Ф.>Все то, что я высказал в оправдание и обоснование национализма, заставляет меня договорить и признать, что есть больные и извращенные формы национального чувства и национальной политики.
О.Ф.>15 октября 1950 г.
ЭТО- Ваше? Снимаю шляпу!Тем более дата говорит сама за себя...

Все же хотелось бы определиться - здоровое(!)ощущение своей национальной принадлежности обозначим как ПАТРИОТИЗМ. А вот "больные и извращенные формы национального чувства " -как НАЦИОНАЛИЗМ. Нет?

Ник

>ЭТО- Ваше? Снимаю шляпу!Тем более дата говорит сама за себя...
Ник, окстись! Фадин еще ни одной своей мысли не запостил (имхо их и нет), он только чужими цитатами сыплет. и это не его - он явно молодой пацан. с предыдущим твоим постом согласен.

Тут еще одна сторона национализма - а я это слово в хорошем, положительном смысле обычно употребляю: националистический подход к жизни - это подход, основанный на интересе к делам СВОЕГО НАРОДА, к его жизни, к его проблемам, путям их решения, достижениям и т.д.
В этом смысле национализм противоположен ксенофобии. Если ксенофоб соссредоточен на вопросах типа: "американцы (евреи, муслики, армяне и т.д) - козлы, пора их на место ставить(гнать в ихние горы, в ихний Израиль, еще куда-то)", то настоящему националисту это не важно, и попросту неинтересно - он думает "Так, что у нас тут?", а все остальные пусть сами о своих делах заботятся, это их проблемы.

Фадин, блин! Хорош тут устраивать промывание мозгов содержимым чужого кишечника! То что там написано - хорошо, правильно, красиво... НО ЭТО НЕ ОТМЕНЯЕТ ОБЯЗАННОСТИ ДУМАНЬЯ ГОЛОВОЙ!

Пойми - вовсе необязательно быть православным, чтобы быть русским патриотом. Я горжусь теми результатами, которых достигли совершенно светские Королев, Туполев, Келдыш. Я не отрицаю и достижений православных Ломоносова, Менделеева, Жуковского, Циолковского, Петра Первого, наконец. Но поймите, они всего этого достигли не потому, что верили в Бога, а потому что верили в СЕБЯ! Более того, мне кажется, что вера в Бога ВЫТЕСНЯЕТ веру в себя. Бывает, что остается место и для того, и для другого - но как правило верить и думать плохо получается. Особенно если веришь искренне. Я не отрицаю существования Бога - но не вижу как факт этого существования мог бы мне помочь. Мне не нужен огненный меч в руке архангела, чтобы поступать правильно. И даже геенна огненная не вынудит меня поступить _не_правильно. Я Дракон. Моя вера - во мне самом, и мне смешны попытки заставить меня делать то, что я и так делаю по своей воле.

Геллнеру принадлежит теория генезиса националистической идеологии как формы
культурного протекционизма, изобретаемой интеллектуалами, чтобы закрепить за
собой образовательные рынки (Gellner, 1983). Национальный язык и необходимость
соответствия (изобретаемым по мере необходимости) традициям успешно пресекали культурный импорт, обеспечивая монополию местных специалистов.

 

Не могло быть во Франции во все времена с распада Римской империи одинаковой французской идентичности, если еще в эпоху Людовика XIII большинство людей просто не понимали языка, на котором говорили в Париже. Дюма, когда писал «Трех мушкетеров», явно преуменьшал языковые сложности, чудовищный акцент, с которым должен был говорить д’Артаньян.

Гасконцы, которые приезжали в Париж при ранних Бурбонах, представляли собой южных головорезов из горных республик, которых брали на службу, поскольку они ни с кем не могли сговориться. Они, голодные, злые и готовые к тому, чтобы сослужить любую службу, были плохо интегрированы в парижском обществе. В этом смысле предполагать у гасконцев какую-то идентичность с жителями Пикардии, бретонцами, лотарингцами, поскольку каждый из этих регионов сегодня населен людьми, считающими себя «французами», – нельзя.

Соответственно, никакой идеи «французскости» тогда почти не было, основные обязательства жителей Франции тогда были перед королем, перед их семейством или традиционным сеньором, но не перед страной.

 

Считается, что национализм развивается в полный рост в XVIII веке, когда люди обнаруживают, что важнее в политическом смысле быть французом, англичанином или русским, чем кем-либо иным. Некоторые предполагают, что в Англии его присутствие можно обнаружить ранее, уже в XV веке, но на континенте еще несколько столетий о таких вещах задумываются только отдельные мечтатели. Макиавелли призывает города-государства объединиться и воевать против иноземцев за Италию, но никто его не слушает. Гарибальди явится только через триста с лишним лет. Но однажды для людей становится важным не то, что они благородные в противовес неблагородным, не то, что они католики в противовес протестантам и не то, что они служат одному монарху, а не другому, а то, что они принадлежат к какому-то культурному сообществу.

 

Представление о том, что король действует от имени и по воле народа, что любая политическая власть исходит, в конечном счете, от народа – это новая идея. Она приходит тогда же, когда возникает национальная идентичность, и отчасти, как говорят теоретики вроде Чарльза Тилли, в ответ на чисто военные необходимости. Если вам нужна массовая армия, солдаты которой лояльны по отношению к вам, вы не можете создать ее, просто запугивая их; они должны верить, что это – их страна, соотносить себя с этой армией, чувствовать, что это – наши, а это – не наши, и перебегать к врагу – плохо.

 

Есть большая дискуссия о том, в действительности ли впервые национализм появляется в Европе. Один из главных теоретиков национализма, Бенедикт Андерсен, утверждает, что первый национализм – это американский национализм. Первое государство, которое объявляет себя государством народа, возникает не на Европейском континенте, а в Латинской Америке и в Северо-Американских колониях, которые потом станут Соединенными Штатами.

 

Но в 20-ом веке появились конструктивисты и сказали, что нации – это не то, что существует в течение веков в неизменном виде, а то, что придумывают историки, писатели и другие авторы, которые пишут о своих народах и о своей нации.

 

В «Воображаемых сообществах» Андерсон утверждает, что нация – это типичное воображаемое сообщество. Мы никогда не знали и никогда не узнаем всех членов нашей нации. Мы не смогли бы познакомиться с ними чисто физически, если бы задались такой целью. Но мы считаем, что нас что-то связывает – что-то очень глубокое, очень давнее – и поэтому мы представляем собой некое единство. Поэтому мы, находясь в Москве, можем читать в газете про Владивосток и считать, что это нас касается и должно быть интересно. А то, что происходит, например, в Эстонии – уже не наша история.

 

Важнейшая заслуга Андерсона в том, что он объяснил возникновение наций, предположил достаточно необычный, неожиданный сценарий того, как они были сконструированы. Он считает, что нации появляются в ту же эпоху, когда в Европе возникает книгопечатание, и это совпадение не случайно. Когда люди начали издавать книги, это стало бизнесом. В тот момент, в конце 15-го века, грамотным в Европе было не более 10% населения, и письменным языком была латынь. Какое-то время книгоиздателям было хорошо: книгу, которую издали на территории Германии, можно продавать и в Англии, и во Франции, и в Италии – везде, где были образованные люди – потому что языком книги была латынь.

Через какое-то время рынок был насыщен, и прибыли, которые получали книгоиздатели, начали падать. Последователей Гутенберга становилось все больше, конкуренция росла. Тогда книгоиздатели поняли, что нужно переходить на издание текстов на национальных языках. Число читающей публики в течение нескольких поколений росло. Достаточно вспомнить вклад в эту деятельность Мартина Лютера, впервые издавшего Библию на немецком языке. Тексты Лютера и Эразма Роттердамского стали настоящими бестселлерами, их продавали сотнями тысяч экземпляров.

На этой волне, по мнению Андерсона, у людей начинает возникать впечатление, что они принадлежат к определенному воображаемому сообществу, которое говорит и читает на одном языке и участвует в одних и тех же событиях. За счет книгоиздания на национальных языках, появления национальной литературы и газет, рождается представление об общей национальной истории. Это типично постмодернистский ход: не означаемое становится первичным, а означающее. Европейская литературная традиция выходит на первый план и творит нации.

 

На сегодняшний день конструктивистские теории идут не вглубь, а вширь. В отношении каждой конкретной национальной традиции и националистического движения пишется конструктивистская история. Она показывает, что ценности, которые националисты принимали в качестве вечно существующих, в действительности возникали на их глазах, пока они мечтали о древности своей нации.

Это многих раздражает. Можно найти конструктивистские тексты, которые касаются России, Украины, прибалтийских наций. Даже Дальний Восток, который обладает такой древней историей, этого не избежал. Если спросить среднестатистического человека, что такое японская культура, он скажет про суши и карате, а это было придумано в конце 19-го века, в эпоху Мэйдзи, и не имеет никакого отношения к реальной японской истории.

 

Национализм, расизм, местничество, шовинизм являются проявлением разделения, раскола, распада, отталкивания.
Национализм является небольшим развитием эгоизма и индивидуализма, являющихся проявлением антагонизма, противоположности, несовместимости.
Национализм и местничество - являются подобием патриотизма для слаборазвитых людей.
Национализм - это более развитый эгоизм и недоразвитый патриотизм.
По уровню национализм равен местничеству, расизму и шовинизму.
Совместимая противоположность национализма - толерантность.
Антагонизмы национализма - интернационализм, народ, общество.