Жизнь в СССР

Luchnik> Честнай русскай православнай офицер не мог пойти на службу к жидамЪ.

Другая группа военных заключенных состояла тогда из бывших офицеров, по той или иной причине попавших в состав Красной армии и арестованных уже в качестве командиров последней: большинство их держалось с нами, «белыми», не без нотки смущения. На прогулке тот или иной из них, безо всякого вызова с моей стороны, считал нужным (конечно, наедине!) упомянуть о «тяжелых семейных обстоятельствах», принудивших его вступить в ряды Красной армии, или (еще более секретно!) о «некоторых заслугах своих перед Национальным делом», которые «потом» вскроются... Многие были мне искренно жалки. Конечно, это были далеко не герои, но в большинстве своем и не мерзавцы.

А бывали и другие. Помню, как однажды на прогулке со мною познакомился полковник генштаба Щелоков, человек с живым и циничным умом. Он рассказывал мне свои довольно интересные наблюдения во время войны, в частности на французском фронте, где он был начальником штаба одной из наших «особых бригад». Ранее он был в Ставке, где, по его словам, особенно ценил и выделял его Великий Князь Николай Николаевич. Я совершенно не знал, за что он сидит, и, конечно, не спрашивал об этом На третьей, кажется, нашей совместной прогулке Щелоков начал мне рассказывать про свое «дело». «С самого начала революции,— говорил он,— я поставил ставку на «красных». По моим расчетам, «Белое дело» — безнадежно. К чему ставить ставку на безнадежную лошадь? Я не ждал призыва в Красную армию, я сам в нее пошел и решил сделать в ней карьеру. Во время ваших удач (Щелоков подчеркнул слово «ваших») и наших неудач, я работал с двойной энергией; кроме моей карьеры, дело шло и о моей голове! И вот теперь, когда наш полный успех уже почти достигнут, меня вдруг арестовывают по какому-то идиотскому доносу о контрреволюционных тенденциях! Это меня, меня обвиняют в контрреволюции,— подымал голос Щелоков,— когда я полностью поставил свою ставку именно на Революцию! Если бы ваши пришли в Москву и меня расстреляли — даже повесили — я счел бы это нормальным, но то, что меня арестовывают красные,—это я считаю просто возмутительным: я сплел с ними свою судьбу и я не такой дурак, чтобы какими-то «контрреволюционными тенденциями ставить под вопрос всю свою карьеру. Надеюсь, впрочем, что на верхах это поймут: Троцкий все же не такой дурак, как ваши белые генералы...»

 

Полковник Генерального штаба Щелоков был, к сожалению, не единственным, но все же, слава Богу, редким исключением среди тех офицеров, которые пошли или принуждены были пойти в Красную армию. В общей же массе таких офицеров мне пришлось наблюдать интересную эволюцию настроений в связи с победами или поражениями Красной армии на Белом фронте. В начале огромное большинство этих офицеров душой еще были с «белыми» и втайне радовались их успехам. Но чем дальше шло время, тем личные интересы этих офицеров теснее срастались с судьбами «красных», и многие из тех, которые в начале радовались поражениям Красной армии, теперь радовались ее победам: их теперь шкурно страшила победа «белых» и ответственность за сравнительно длительное пребывание в рядах Красной армии. Троцкий как действительно умный человек понимал эту выгодную коммунистам эволюцию настроений среди вкрапленного в Красную армию бывшего офицерства; многие же коммунисты потупее этого не понимали.

 

...пример бывшего прапорщика старой армии Г.И. Иванова. Через 2 месяца после выпуска из училища (1915 год) он попал в плен к австро-венграм (июль 1915 г.), где в 1918 г. вступил в Сирожупанную дивизию, которая формировалась в австро-венгерских лагерях из пленных украинцев, и вместе с ней вернулся на Украину. В этой дивизии служил до марта 1919 года, командовал сотней, был ранен и эвакуирован в Луцк, где в мае того же года попал в польский плен. В августе 1919 г. в лагерях военнопленных вступил в белогвардейскую западную армию Бермонта-Авалова, воевал против латышских и литовских национальных войск и в начале 1920 г. с армией был интернирован в Германии, после чего выехал в Крым, где вступил в 25-й пехотный Смоленский полк Русской армии барона Врангеля. В время эвакуации белых из Крыма он переоделся красноармейцем и тайно добрался до Александровска, где предъявил старые документы австро-венгерского военнопленного, с которыми вступил в РККА, где с конца 1921 г. преподавал на различных командных курсах, в 1925–26 гг. учился он на высших военно-педагогических курсах в Киеве, затем – служил комбатом в школе им. Каменева.

 

Евгений Дурнев. БЕЛЫЕ ОФИЦЕРЫ НА СЛУЖБЕ РЕСПУБЛИКИ СОВЕТОВ. Актуальная история

Использование бывших белогвардейцев на командных должностях было достаточно распространенным явлением в гражданскую войну. И хотя с окончанием Гражданской войны значительная их часть была уволена из армии (также впрочем, как и многие краскомы или бывшие военспецы – процесс был обусловлен в значительной степени почти десятикратным сокращением армии) – тем не менее на протяжении и 20-х и 30-х годов бывший «белый» генерал или офицер в Красной армии был не такой уж и диковинкой //  actualhistory.ru

 

Роль иностранного участия в советской индустриализации: институциональный аспект

Иностранное участие в индустриализации СССР рассматривается с точки зрения его влияния на формирование институтов советского общества. //  institutiones.com

 

Десять лет коммунистической пропаганды, подкрепленной политическими репрессиями, сформировали у большинства советских трудящихся отрицательное отношение ко всему капиталистическому, которое они проявляли на стройках индустриализации в недоверии и агрессии по отношению к приглашенным иностранцам, нетерпимости к дифференциации в оплате труда.
...
Обстановка враждебности по отношению к концессиям целенаправленно создавалась на многих предприятиях профсоюзными и партийными организациями. В отчете Главконцесскома (ГКК) за 1928 г. указано, что фабрично-заводские комитеты выдвигали лозунг «Комиссионер — частник, работай поменьше и похуже». Отсутствие правовой защиты и поддержки со стороны местной власти порождали неуверенность концессионеров в защите своих нематериальных прав перед профсоюзами. На концессии Гарримана ударивший инженера рабочий был уволен только после долгой волокиты и привлечения ГКК. На концессии «Раабе» пожарного, уволенного за пьянство и сон во время дежурства, биржа многократно направляла на работу в ту же концессию, причем других кандидатов специально не присылали, и предприятие длительное время оставалось без охраны. Авторы отчета видят главную причину такого положения в позиции центральной власти.

 

Трудовые конфликты на концессионных предприятиях отражали глубокие институциональные различия двух типов хозяйства: если в госсекторе главным фактором продуктивности был энтузиазм рабочих, то у концессионеров — высокий доход. Само существование эффективных концессий, которые в сложных условиях получали прибыль и платили рабочим высокую зарплату, создавало угрозу для советской власти, ослабляя энтузиазм рабочих и лишая тем самым хозяйство главного и чрезвычайно дешевого экономического ресурса. В терминах идеологии концессии «развращали» рабочих и препятствовали их «коммунистическому воспитанию». Для советского периода была типична позиция В. Касьяненко, который обосновывал негативное отношение правительства к концессиям в том числе тем, что оно не могло мириться с ущербом, который наносили концессионеры политическому воспитанию рабочих, а также с нарушением их экономических, культурных и бытовых интересов. Поэтому партийные органы возглавляли стачечную борьбу на концессионных предприятиях (Касьяненко, 1972. С. 180). На самом деле положение концессионных рабочих было привилегированным: при заниженных нормах выработки зарплата рабочего первого разряда была в среднем на 80% больше, чем на госпредприятиях. Так, в русско-американской компании «Рагаз» профсоюзы добились зарплаты на 85% выше при норме выработки в 2 — 3 раза ниже, чем на аналогичных государственных заводах (Загорулько, 2005. С. 369-370; Севостьянов, 1996. С. 352). Неудивительно, что относительно высокая зарплата концессионных рабочих вызывала нарекания партийных органов. Например, на шведском заводе SKF инструктор ЦК нашел, что она разлагает рабочих и является подкупом, поэтому следует передавать авансы в кассу взаимопомощи. Другие интересы рабочих также не были ущемлены. Компания Гарримана обеспечила рудокопов импортными сапогами, прорезиненными шляпами, накидками и английскими солдатскими ботинками, но после закрытия концессии советские управляющие понизили зарплату на 20%, отобрали у рабочих и продали импортную одежду и обувь, а деньги присвоили себе (Шпотов, 2014. С. 44, 76).

 

На память мне приходит разговор мой — примерно в 1912 году—с несколькими очень хорошими стариками-крестьянами соседнего с нами села Васильевского. Я спросил их, не выделился ли кто-нибудь из их общины, как это уже наблюдалось в соседних деревнях?— «Нет,—отвечали старики,—никто не выделился».— «И ошибется, кто выделится!» — спокойно заметил хозяйственный старик Поликарп Паршин.— «Почему ошибется?» — спросил я.— «А потому, что палить его будем,—рассудительно сказал другой старик, Столяров.— Так уж решили — значит, не выделяйся!» И действительно в Васильевском до самой революции выделив на основании «закона 9-го ноября» не было...

Пережившая себя крестьянская община еще не была добита и ликвидирована. Она продолжала еще тормозить как экономический прогресс сельского хозяйства, так и процесс укрепления социального строя на новых, более рациональных и устойчивых основаниях.