Владислав Сурков: Долгое государство Путина

Сурков, конечно, талантлив и нажорист - не удивлюсь, если пописывает под псевдонимом "Пелевин"
(ниже избранные цитаты из первоисточника)

---

...


Медитация разная бывает. Я практикую такой один из видов, так называемое безмыслие. Потому что в детстве сильно испугался, когда впервые осознал, что все время, абсолютно непрерывно о чем-нибудь думаю. Что в мою голову безостановочно лезут разные мысли — хорошие, плохие, умные, глупые, свои, чужие, очень много, слишком много мыслей.

И главное, мысли лезут сами, помимо моего желания. Их наплыв не поддается контролю и регулированию. Их слишком много и все больше, и больше. А голова ведь не резиновая. К тому же довольно маленькая. Я ведь еще маленький был. И подумал: «ну, б..» И мне показалось, что просто треснет моя бедная маленькая нерезиновая голова. Мозг захлебнется в мыслях.

Вот я и попытался остановить, перекрыть поток сознания. Это оказалось непросто. Задержка мышления, она как задержка дыхания — надолго не получается. Вот сколько вы можете не дышать? Минуту. Две-три. Пять, если вы очень крутой. А десять-двадцать минут это очень мало кто может. Если вообще это не трюк, не знаю. Так и не думать вы сможете не больше пяти минут. Если вы нормальный человек. Я, поскольку с детства занимаюсь, умею обходиться без мыслей до четверти часа. Это уже на грани. Не нужно пытаться повторить.

Безмыслие — это не какая-нибудь релаксация под звуки ситара. И не духовная медитация, при которой люди монотонным пением доводят себя до отупения. Которое называют почему-то просветлением. Безмыслие надо применять только в случае крайней необходимости.

Зачем мы задерживаем дыхание? Не для познания же истины и не для релакса и детокса. А для того, чтобы выжить в среде, в которой нельзя дышать — например, в воде. Задержка мышления точно так же нужна, если вы оказались в ситуации, когда мыслить вредно или невозможно. Чтобы пережить эту ситуацию и выйти из нее.


...


Я и ушел было. Но тогда вернулся на госслужбу. Были причины. И еще потому, что получил уникальную возможность самому выбрать проект. Выбрал Украину. Чисто интуитивно. Никто мне не подсказывал и сам я ничего не знал. Да и никто наверняка не знал. Я почувствовал просто, вернее, почуял — будет большое дело. Догадался уже тогда, когда ничего еще не начало происходить, что будет настоящая борьба с Западом. Серьезная. С жертвами и санкциями. Потому что Запад не остановится ни перед тем, ни перед другим. Да и мы за ценой не постоим. Правда, предчувствовал. Сам сейчас удивляюсь, как я это предвидел летом еще 13-го года. В полной тогдашней тишине. Так все и случилось. Горжусь, что был участником.

Но прошли те же пять лет... Началось естественное торможение и этого проекта. Я бы, конечно, в обычной ситуации не стал бы отпрашиваться с такого горячего участка. Поскольку это было бы безответственно. Но и участок более-менее остыл, и главное, контекст изменился. Не мог же я пять лет идти в одном направлении, а потом резко повернуть оглобли и двинуться в противоположном. Я бы об этом с самим собой ни за что не договорился. Так у меня появились и причина, и повод уйти окончательно.




— Что Вы думаете об Украине, о ее перспективах, о будущих отношениях с Россией?

— Украины нет. Есть украинство. То есть, специфическое расстройство умов. Удивительным образом доведенное до крайних степеней увлечение этнографией. Такое кровавое краеведение. Сумбур вместо государства. Борщ, Бандера, бандура есть. А нации нет. Брошюра «Самостийна Украйна» есть, а Украины нет. Вопрос только в том, Украины уже нет, или пока еще нет?

Я, как ни странно, укрооптимист. То есть, считаю , что Украины нет пока. Но со временем она все-таки будет. Хохлы ребята упрямые, они сделают. Однако, какая именно это будет Украина, в каких границах она будет существовать и даже, может быть, сколько будет Украин — вопросы открытые. И в решении этих вопросов России так или иначе предстоит участвовать.

Отношения с Украиной никогда простыми не были, даже когда Украина была в составе России. Украина для имперской и советской бюрократии всегда была делом хлопотным. То атаман Полуботок подведет, то западенцы к Гитлеру переметнутся. Принуждение силой к братским отношениям — единственный метод, исторически доказавший эффективность на украинском направлении. Не думаю, что будет изобретен какой-то другой.

— Что для Вас Донбасс?

— Донбасс для меня не что, а кто. Люди прежде всего. Замечательные люди. Захарченко, Ходаковский, Бородай, Пинчук, Болотов, Безлер, Толстых... Многие другие. Извиняюсь, что не перечислю всех. И что права не имею всех назвать. И что назвал живых в одном ряду с мертвыми. Они настоящие воины. Их не нужно, конечно, идеализировать. Разных людей война притягивает. Война дело мутное, муторное. Но нужное. Они взялись за эту тяжелую работу. И справились.

На Донбассе, там ведь и на гражданке жизнь не сахар. Все его жители прошли через тяжелые испытания. И сейчас там непросто. Все они герои. Как есть города-герои, так там весь народ-герой.

— Донбасс вернется в состав Украины?

— У меня недостаточно сильное воображение, чтобы такое вообразить. Донбасс не заслуживает такого унижения. Украина не заслуживает такой чести.

— На парижском саммите Вы видели Зеленского. Какое впечатление он произвел? Что Вы можете о нем сказать?

— Не лох. Во всяком случае, в Париже все приняли его за президента...У него легкость необыкновенная в мыслях.


...



— Политикой будете заниматься?

— Буду, конечно. Я всегда политикой интересовался. И до прихода на госслужбу. И после буду.

— В чем это будет выражаться?

— Поскольку больших дел у меня пока нет, буду практиковать малые политические формы. А именно: кухонные дебаты. Или выступления в рюмочных для малознакомых собутыльников. Или сочинение трактата не для печати о предоставлении частичных избирательных прав ботам в качестве первого шага к эмансипации виртуальной личности.

...

— А это и есть без шуток. Будущее вызревает не в мейнстриме. Не в президиумах. А как раз на кухнях и в рюмочных. И в странных трактатах. На темном и тихом дне информационного потока.

...

На мой взгляд, вообще-то, богу ни жарко, ни холодно от того, что его запишут в конституцию. Ему от этого скорее смешно. Во всяком случае, тому богу, с которым имею дело я.

...

— Ни в коем случае. Корпоративная этика: всегда говори то, что думаешь; никогда не говори то, что знаешь.

---

---

...

Вообще, феномен Суркова заслуживает отдельной, нет, даже не статьи, а именно книги. Настоящий текст не претендует на полное его раскрытие, но лишь очерчивает контуры будущего большого трактата по этой тематике.

Надо отметить, что Владислав Юрьевич является самой яркой фигурой в окружении В. В. Путина. Все остальные предельно скучны и бесцветны, почти безжизненны, ибо они лишь переиздание поздней советской элиты со всеми атрибутами периода застоя (только с другой идеологией). Сурков не таков, он творческая личность, сочиняющая стихи и прозу, к тому же прекрасно разбирающаяся в диковинках современной философии. Как вы поняли, речь о постмодернизме. Только в отличие от Лиотара и Бодрийяра, Владислав Юрьевич является самым что ни на есть практиком этой новоявленной парадигмы.Скажем больше: Сурков — создатель первого в мире постмодернистского государства.

Россия глубоко отлична от Европы, в глубине души это понимают даже самые последовательные либералы, что, кстати, и толкает их в объятия оголтелой русофобии. Тем не менее, когда Петр I провел свои реформы, он сумел создать видимость того, что русская государственность полностью отказалась от себя и превратилась в европейскую державу. Понятно, что это лишь внешняя сторона дела (феномен Потемкинских деревень), однако многие тогда поверили в это. Сурков, надо признаться, превзошел Петра I. Используя самые передовые постмодернистские технологии, он «создал» суверенное русское государство, готовое бросить вызов глобальному миропорядку, сохраняя ему верность. Абсурд? Возможно, но теперь это не имеет никакого значения…
...

Политический философ Лео Штраус, оказавший прямое влияние на зарождавшийся неоконсерватизм, в эзотерической части своего учения говорил, что под платоновскими философами из диалога «Государство» следует понимать тех, кто созерцает бездну и прекрасно осознает призрачность всех политических идеологем, предлагаемых широким народным массам. Это как будто прямо сказано о Владиславе Суркове. Подобно настоящему постмодернисту, он не может всерьез воспринимать концепт «реальности». Что такое реальность в эпоху всевластия СМИ и социальных сетей? Да и чем она была прежде? «Я мыслю, следовательно существую»? Слабо, слабо, русский философ В. С. Соловьев наглядно показал зыбкость такого утверждения. И что тогда? «Бездна», — отвечает нам постмодернистская философия в лице политтехнолога Владислава Суркова. В реальности ничего нет, мир рас-творился. Есть лишь калейдоскоп мелькающих частиц, из которых можно сконструировать то, что толпа, томящаяся в пещере Платона, будет воспринимать за истину.

Россия в 90-ые гг. трещала по швам. Стареющий Ельцин, не желавший себе судьбы убитого им дракона Горбачева, удерживал единство как мог, но сил его хватило не на долго. Стране нужны были смыслы, способные заменить ушедшую в прошлое коммунистическую идеологию. Но отыскать и сформулировать их не так-то просто, эту непосильную задачу Борис Николаевич оставил по наследству своему преемнику, В. В. Путину. И вот здесь наступает момент появления феномена Суркова. Владислав Юрьевич взял на себя роль придворного идеолога, кому, как не ему, знатоку Постмодернизма, могла быть по плечу нелегкая работа созидателя смыслов. И он с ней блестяще, в каком-то смысле, справился. Россия «преобразилась». Она получила в качестве Президента сильного и твердого политика, которого можно было не только не стыдиться, но и похвалить за кой какие успехи.

Мюнхенская речь стала по сути прямым вызовом американскому однополярному порядку, который в прежней, ельцинской России никому нельзя было критиковать. А во внутренней политике образовался концепт (сам он не прижился, но суть дела от этого не изменилась) «суверенной демократии». «Быть самостоятельной нацией для начала просто выгодно», «суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности», « Россия, …, станет суверенной демократией. То есть выйдет на путь устойчивого развития. Будет экономически процветающей, политически стабильной, высококультурной. Будет иметь доступ к рычагам влияния на мировую политику. Будет свободной нацией, совместно с другими свободными нациями формирующей справедливый миропорядок» (из выступления Суркова от 7 февраля 2006г.). Да, язык этой речи либеральный, но выводы из нее вполне укладываются в устремления русских патриотов. В новой политической реальности есть место всем, и консерваторам, и либералам, и левым, и правым. Это и отражает концепт «суверенная демократия», который должен подойти и вашим, и нашим.

Дальше — больше. Россия успешно создала себе образ ядерно-энергоресурсной сверхдержавы, готовой защищать свои национальные интересы. Формально в структуре российской государственности мало что изменилось (пожалуй, самым большим стрессом здесь были отмены губернаторских выборов, однако сейчас эта реформа уже отменена), новшество заключалось в перемене ментального образа. Все стали патриотами, все критикуют Запад (оговаривая при этом, что Россия — часть Европы), все болеют за суверенитет. Общественный дискурс пестрит казалось бы консервативными понятиями, вроде «духовных скреп». Все бы хорошо, но только эти ценности редко когда выходили за рамки сообщений СМИ. Практика оказывалась сложнее. Да, Россия присоединила Крым, но осталась равнодушна к судьбе Донбасса, она не решается принять в свой состав Приднестровье, Абхазию и Южную Осетию, а в экономике до неприличия зависима от так вроде бы нелюбимых Америки и Европы. Противоречия эти вполне очевидны, достаточно просто выйти на улицу и посмотреть, что делается в жизни, куда «не смотрят Первого канала камеры». Однако созданные Сурковым образы настолько живучи, настолько соблазнительны, что реальная жизнь (существует ли она?) становится не столь важной.

Конечно, вся эта идиллия имела свою обратную, темную сторону. Оппозицию никто не отменял. Сам Сурков подчеркивал, что власть должна в первую очередь опираться не на карательные методы, а на … силу убеждения. «Просто демократия в России – это всерьез и надолго, … и все большее значение в нашей политической работе придется уделять методам убеждения и разъяснения. Как ни парадоксально, демократическое общество, …, сверхидеологизировано, куда более идеологизировано, чем тоталитарное, где страх заменяет идею. Поскольку там, где сила силы убывает, там возрастает сила слова» (из выступления Суркова от 7 февраля 2006г.). Репрессий не будет, все, что в укладывается в рамки демократического закона, допускается. Однако существующая оппозиция играет по тем же самым сурковским правилам. Более того, не всегда можно четко прочертить границу между ней и властью. Вот например, куда отнести завсегдатая Болотной площади Кудрина? Семью Гудковых? Все смешалось в доме Облонских.

Мы живем в мире, который выстрадан на горбу Суркова. Он создал иллюзию, если угодно, матрицу, в которой наша страна «благополучно» существует. Мир Владислава Юрьевича благополучно комбинирует элементы почти всех периодов русской истории, всех засветившихся в ней идеологем. Тут найдется место и консерватизму («традиционные ценности», «семейные ценности» и т.д.), либерализму (защита национальной буржуазии, конкуренция) и даже советизму (Сурков против Полонского).

При этом Владислав Юрьевич не предлагает ничего принципиально нового, как правоверный постмодернист, он лишь паразитирует на различных дискурсах, создает из них замиксовку подобно диджею на дискотеке. Постмодернизм и не предполагает никаких новшеств, все, что было возможно, создано до него. «Если модернизм — это попытка движения вперед, попытка создать абсолютно новую знаковую систему, то постмодернизм — это констатация того, что новую знаковую систему создать невозможно, а следовательно, на этом следует успокоиться», — говорил Сергей Курехин в интервью журналу «Элементы».

Ничто не способно вырваться из матрицы Суркова, потому что нет таких дискурсов, которые она не сможет (пост-)иронично обыграть. Вся политика в России живет, развивается и умирает с легкой руки бессменного Помощника. Даже текст, который вы сейчас читаете, тоже является частью сурковского мира.

Все бы хорошо (или нехорошо), но «в грезы нельзя насовсем убежать». В своей время традиционалист Рене Генон заявил: «Конец мира — конец иллюзий». Несколько переиначив это утверждение, можно сказать, что никакой симулякр не может выдержать столкновения с бытием. Явление, не имеющее почвы под ногами, бессильно перед вызовами судьбы, последние как раз обнажают хрупкость любой иллюзии. Иллюзия не способна к сопротивлению, потому что в ней нет стержня, она не сопричастна вечности. Подобно жидкости, она готова принять ту форму, которую ей навяжут со стороны. Именно поэтому всегда лихие времена были самым настоящим экзаменом на прочность для любого организма, не важно, личность это или государство. Для сурковского мира таким вызовом является уход Путина.

...

---

---

На смену «человеческому государству» придет «безлюдная демократия», спрогнозировал в своей статье бывший помощник президента — первый замглавы президентской администрации Владислав Сурков. Она опубликована на портале «Актуальные комментарии».

По словам Суркова, в будущем все политические решения можно будет делегировать искусственному интеллекту. Но политический класс полностью не исчезнет, поскольку у алгоритмов есть владельцы, отмечает он. «В цифровую эпоху это ИТ-гиганты, которые поворачиваются передом (дружественным интерфейсом) к народным массам, а задом (гостеприимно распахнутым бэкдором) — к спецслужбам. Цифровики и силовики, таким образом, останутся в игре», — прогнозирует автор.

Новую форму, которая возникнет «в результате неизбежной цифровизации и роботизации политической системы», Сурков называет «безлюдной демократией». Главной особенностью последней станет резкое снижение роли человеческого фактора в политическом процессе, и она сменит традиционное «человеческое государство».

При этом, по прогнозу Суркова, несколько небольших стран «смогут нарастить столь мощные кибернетические ресурсы, что окажутся в состоянии контролировать значительную часть пока еще ничейного киберпространства и при необходимости парализовать военные и экономические потенциалы самых больших государств».

«Восстания воинствующих шопоголиков, гедонистов и консьюмеристов потрясут основы социального порядка и вызовут встречные массовые репрессии. Так сформируются экологические диктатуры с недобрым лицом Г.Тунберг на гербах и банкнотах», — полагает автор.

Сурков прогнозирует, что государственность будет уже не «по любви к отечеству», а «по расчету». Появятся «виртуальные республики». Граждане такой страны будут юридически обитать в ее суверенном цифровом облаке, а физически — в «обычном государстве» как иностранцы.

---

А вот собственно первоисточник. Блин, да он форменный постмодернист - и подозреваю, пописывает порой под псевдонимом "Пелевин" и бухает с Переслегиным

---

Есть понятие «исторический факт». Понятия «футуристический факт» не существует.

Считается, что мы «знаем» то, что было. А то, что будет — лишь «выдумываем». Преобладает мнение о надежности прошлого, противопоставленного неопределенности будущего. Поэтому стрессированные личности и расстроенные нации охотнее предаются воспоминаниям, нежели мечтам. Им спокойнее среди теней славных предков. Шумная компания незнакомых и непредсказуемых потомков пугает их. Так история получает превосходство над футурологией. Превосходство не вполне обоснованное.

На самом деле память о приобретенном опыте влияет на нас не больше, чем предчувствие опыта предстоящего. Дела давно минувших дней описаны зачастую сумбурнее и туманнее, чем миражи и дистопии грядущих эпох. Речи визионеров звучат обычно куда увереннее, чем сообщения археологов.

Так что в среднем прошлое и будущее воздействуют на настоящее более-менее равносильно и равноправно. Обе эти большие галлюцинации сотканы из размытых образов. В них примерно поровну фактов и фикций.

...

---

Ну и там еще много.

Трёхмесячной давности эссе Суркова. Сегодня смотрится по-особенному актуально.

20 ноября 2021

---

...

Методично вытесняемый из обеих реальностей (материальной и виртуальной) хаос уходит в слепые зоны общественной жизни. Он стимулирует стихийное распространение неафишируемых коллективных практик, направленных не против мейнстрима, а параллельно ему. Люди не хотят быть против. Люди хотят быть параллельно, не пересекаясь с системой без крайней нужды. Массовая дисполитизация населения оставляет истэблишмент наедине с самим собой. Для параллельных людей сходить на выборы или пронести правильный плакат — не более, чем способ по-быстрому отдать кесарю кесарево, чтобы потом вернуться обратно в свою личную недовселенную, где они обитают в полном несоответствии с духом и буквой этого плаката. Широкое распространение такой точечной лояльности и одноразового патриотизма означает, что во все более монолитной с виду структуре общества образуется все больше лакун и полостей, заполняющихся неизвестно чем.

Когда правильные слова от слишком частого повторения плавно обессмысливаются, из них испаряется искренность, и символ веры превращается в банальный пароль для получения доступа к системе распределения должностей и привилегий. И тогда существенным становится не то, что люди говорят, а то, о чем они молчат. Господствующий дискурс утрачивает убедительность и все чаще нуждается в силовой поддержке. А несвоевременные и потому невыговариваемые мысли, идеи и сомнения наполняют молчание завораживающей многозначительностью. В каком-то смысле молчание становится альтернативной идеологией. И это тоже симптом накопления иррегулярности.

Прямой угрозы для установленного порядка перешедший в режим молчания и параллельной общественности беспорядок не представляет. Система как никогда, слава богу, прочна, и хаос для нее не проблема. Галопирующая централизация остается генеральным трендом. Применение экстрактов исторической памяти, просроченной морали, административно-духовных ценностей и других тяжелых социальных консервантов в неограниченных дозах обеспечивает сохранение желанной стабильности.

И все же игнорировать «непроблему» неразумно. Идеология молчания тем и неприятна, что не проговорена, а значит, не структурирована, темна и бессвязна. Если (пусть и нескоро) приходит ее время, она тупо обрушивается на существующий порядок вещей, не формулируя внятных целей. Когда в конце 80-х молчаливое большинство выманили на политическую арену, никто не смог разобрать, чего же оно на самом деле хочет — «да как же тебя понять, коль ты ничего не говоришь?» Когда же народ попытались «разговорить», то наслушались от него такого, что только диву дались и вконец запутались. В результате запутавшееся руководство Советского Союза открыло беспорядочный «огонь по штабам» и устоям. И все пошло не по плану. Потому что под носом у ЦК и Госплана безмолвно созрело какое-то незапланированное, несоветское, непонятное и неожиданно залихватское общество, готовое при первой же возможности бессмысленно и беспощадно пуститься во все тяжкие. Чем кончилось, известно.

То, что в теории энтропия имеет свойство нарастать именно в замкнутых, закрытых системах, вроде бы подсказывает простое решение проблемы — открыть систему, «выпустить пар», и хаос отступит. Но эта простота обманчива. Либеральные эксперименты на внутриполитическом блоке ставить крайне рискованно. Разгерметизация системы, этого хорошо работающего сегодня «социального реактора» чревата неконтролируемыми выбросами гражданского раздражения и способна привести к необратимой дестабилизации — смотрим примеры из 80-х и 90-х.

Социальная энтропия очень токсична. Работать с ней в наших домашних условиях не рекомендуется. Ее нужно выносить куда-нибудь подальше. Экспортировать для утилизации на чужой территории.

Экспорт хаоса дело не новое. «Разделяй и властвуй» — древний рецепт. Разделение — синоним хаотизации. Сплачивай своих+разобщай чужих=будешь править и теми, и другими. Разрядка внутренней напряженности (которую Лев Гумилев расплывчато называл пассионарностью) через внешнюю экспансию. Римляне делали это. Все империи делают это. На протяжении веков Русское государство с его суровым и малоподвижным политическим интерьером сохранялось исключительно благодаря неустанному стремлению за собственные пределы. Оно давно разучилось, а скорее всего, никогда и не умело выживать другими способами. Для России постоянное расширение не просто одна из идей, а подлинный экзистенциал нашего исторического бытия.

Имперские технологии эффективны и сегодня, когда империи переименованы в сверхдержавы. Крымский консенсус — яркий пример консолидации общества за счет хаотизации соседней страны. Жалобы Брюсселя и Вашингтона на вмешательство Москвы, невозможность урегулирования значимых конфликтов по всему земному шару без российского участия показывают, что наше государство не утратило имперских инстинктов.

Крупнейшим поставщиком разнообразных беспорядков на мировой политический рынок
являются, впрочем, США. Надо отметить (не без удивления), что фирменная американская нестабильность очень рентабельна и пользуется феноменальным спросом. Дикую разбалансированность своего сюрреалистического бюджета Штаты компенсируют иррациональной эмиссией доллара, который уже давно не столько деньги, сколько единица измерения финансовой энтропии, вирус хаоса, разносящий по всей планете пандемию экономических пузырей, дисбалансов и диспропорций. Экспорт «цветных» революций и назидательных войн, как бы приостановленный, мгновенно возобновится, стоит только потенциальным импортерам хоть немного расслабиться. Экспериментальная этика made in USA проносится бурей по головам африканцев, азиатов и наших евразиатов, потрясая нетренированные умы традиционалистов. Возмущение, отчасти наигранное, с которым ее у нас встречают, кажется оборотной стороной острого любопытства и лишь подтверждает, что она обладает сильной прилипчивостью в сочетании с мощным деформирующим эффектом.

Китайская сдержанность маскирует гигантские резервы хаоса, накопленные дисциплинированной нацией. Если приложить ухо к Великой Стене, можно услышать, как у них закипает. Когда внутренние противоречия Поднебесной перельются через край, она превратится в важнейшего эмитента энтропии, оспорив и по этой теме американское лидерство. Пекин все круче возвышается над миром, и геополитическая обстановка многим народам напоминает жизнь в окрестностях Везувия: все хорошо, но когда начнется извержение Китая, кто станет Помпеями? Евросоюз, находящийся в странном квантовом состоянии то ли все еще становления, то ли уже распада, в перспективе может быть как источником хаоса, так и его абсорбентом. Последнее представляется более вероятным, по крайней мере, на ближние времена благодаря рыхлой и отменно бестолковой структуре еврократического правления. Если так пойдет и дальше, то ЕС станет процветающим полигоном для утилизации политического мусора, куда бродяги и шпионы со всей планеты натащат гнилых избытков классовой и расовой вражды.


Выбросы социальной энтропии политическими системами больших государств так же, как выбросы их экономиками двуокиси углерода, в принципе можно контролировать. Но как далеко должны зайти климатические изменения, чтобы нации договорились по-настоящему, как быть с парниковыми газами? И до какой степени должны обостриться геополитические разногласия, чтобы сверхдержавы выработали новый порядок сосуществования? Исторические примеры неутешительны: и Мюнстерские договоренности, и Венский конгресс, и Ялтинская конференция стали возможны и успешны лишь после того, как хаос достиг уровня ада. Как бы то ни было, необходим очередной раздел сфер влияния. И он (рано или поздно, формально или неформально, тайно или явно) обязательно состоится. Вопрос лишь в том, какой ценой. С точки зрения социальной физики сфера влияния это ограниченное договором пространство для рассеивания и утилизации хаоса, вытесняемого из стабильной политической системы. Если договора нет, турбулентные потоки, образуемые суперстранами, начинают сталкиваться между собой, порождая разрушительные геополитические штормы. Чтобы избежать таких столкновений, нужно направить каждый поток в отдельное русло.

А пока что мир наслаждается своей многомногополярностью, парадом постсоветских национализмов и суверенитетов. Но в следующем историческом цикле забытые сегодня глобализация и интернационализация вернутся и накроют это сумеречное Многополярье. И Россия получит свою долю в новом всемирном собирании земель (вернее, пространств), подтвердив свой статус одного из немногих глобализаторов, как бывало в эпохи Третьего Рима или Третьего Интернационала.

Россия будет расширяться не потому, что это хорошо, и не потому, что это плохо, а потому что это физика.

---