Почему помер СССР?

Стратегии реформ в СССР и КНР: Дэн Сяопин и Горбачев в сравнении

Насколько различия в истории советских и китайских реформ были предопределены обстоятельствами? //  globalaffairs.ru

 

Горбачёв, напротив, начал экономические реформы, сосредоточившись на промышленном секторе. Его политика была нацелена на повышение эффективности существующих предприятий путем предоставления заводам большей свободы в планировании производства, сохраняя при этом структуру цен и квазимонопольного распределения и не упразднения госсобственность. В результате большинство советских предприятий просто прекратили производить потребительские товары с низкой наценкой, быстро возникла массовая нехватка товаров ежедневного потребления (соль, сахар, спички, масло, стиральный порошок, детская одежда и т.д.). К середине 1989 г. у горняков Донбасса не было мыла, чтобы помыться после рабочей смены. Это привело к массовым забастовкам и способствовало объединению рабочих и интеллигенции против советской системы

 

Кроме того, разветвленная советская система социальной защиты обеспечивала сельское население работой и доходом (в основном вне зависимости от труда), медицинскими услугами, субсидиями на строительство домов, пенсиями и другими социальными благами именно на базе колхозов, в то время как в Китае государство просто не могло себе этого позволить. Таким образом, выход из колхозов и совхозов в СССР означал бы потерю огромного числа социальных преимуществ и переход к рыночному хозяйству, которое было незнакомо населению более полувека. Учитывая также абсолютно разную демографическую ситуацию в селах – непропорциональное количество молодежи, пожилых, женщин и больных в случае СССР и сбалансированное по полу и возрасту население в Китае – совершенно не очевидно, что Горбачёв смог бы добиться быстрых успехов в сельском хозяйстве.

Эту точку зрения подтверждает общее отношение к экономическим реформам в Советском Союзе. Осторожный опрос, проведенный в декабре 1989 г., показал, что 50% одобряют сохранение колхозов и совхозов в прежнем виде и лишь 10% поддерживали хотя бы аренду (в отличие от продажи) сельхозпредприятий частным лицам. На самом деле, можно было ожидать, что китайские крестьяне будут использовать упразднение государственного контроля различными способами, чего нельзя было сказать о работниках колхозов и совхозов в СССР: китайцы были вынуждены делать это, иначе им грозило полное разорение и даже голод. Тот факт, что сельские власти были недостаточно представлены на национальном политическом уровне, также способствовал решению Дэн Сяопина. В этом отношении ситуацию в КНР в начале 1980-х гг. можно сравнить с советским решением отказаться от госконтроля в сельском хозяйстве в рамках НЭПа в 1920-х гг., когда социально-экономическая структура Советской России была сопоставима с китайской в конце 1970-х гг. (т.е. на 75– 80% аграрная), при этом село не было охвачено системой социального обеспечения.

 

С самого начала – и в этом позиция Дэн Сяопина резко отличалась от точки зрения Горбачёва – руководитель КНР поощрял стремление десятков тысяч китайских студентов и ученых получать образование за границей независимо от того, возвращались они домой или нет.

Расчет Дэн Сяопина оказался верным, а контраст с советским опытом подчеркивает существенные культурные различия между двумя государствами, под влиянием которых сформировалось отношение элит к Западу. Историческая близость к Европе позволяла россиянам адаптироваться к вызовам со стороны современной Европы более эффективно, чем китайцам. Но это также привело к европеизации российской интеллигенции, как культурной, так и научной, которая была склонна выражать отстраненное недовольство российским государством, исторически лишавшим ее политического голоса. Как стало очевидно в горбачёвский период, когда интеллигенция получила относительную свободу высказываний, она обнаружила большую склонность к космополитизму, чем к национализму, и считала, что Россия отстает от Запада не только экономически и технологически, но также уступает по уровню культуры и даже морали. Советский страх предательства со стороны интеллигенции, который был вполне обоснован, серьезно ограничивал открытость Запада для советских студентов. В свою очередь, позиция Дэн Сяопина, осознававшего значительное экономическое отставание Китая от Запада, отражала китайскую традицию, – которую разделяли многие интеллектуалы, – что китайская культура и мораль не могут и не должны измеряться по западным стандартам. Древняя китайская традиция включения самых ярких людей в бюрократический класс через систему экзаменов упрочила эту тенденцию, объединив личные интересы интеллектуалов с государственными интересами. Вследствие этого китайские интеллектуалы не превратились в «интеллигенцию» в русском смысле этого слова, т.е. отдельный класс, неформально выражающий совесть нации против государства.

Кроме того, у двух стран был совершенно разный опыт взаимоотношений с диаспорами. Большинство китайских интеллектуалов, живущих за границей – граждан стран Юго-Восточной Азии, Канады, США, Гонконга, Макао и Тайваня, всего более 50 миллионов человек – остались патриотами независимо от отношения к коммунистам. Они сохранили искреннее желание помочь стране своих предков, и политика Дэн Сяопина предоставила им такую возможность. Приблизительно две трети прямых иностранных инвестиций в 1978-95 гг. пришли в Китай из Гонконга или через него, к началу 1990-х объем инвестиций в среднем составлял 35 млрд долларов в год и обеспечивал устойчивый годовой экономический рост в 9-10%. Кроме того, в результате холодной войны Китай Дэн Сяопина получил особый доступ на огромный внутренний рынок США. В 1979 г. Соединенные Штаты предоставили Китаю статус государства, пользующегося режимом наибольшего благоприятствования. Китайский экспорт в США увеличился с 9,7 млрд долларов в 1978 г. до 52,5 млрд долларов в 1989 г., заложив основы сотрудничества, продолжавшегося на протяжении следующих 20 лет.

В свою очередь, советская диаспора практически целиком работала против интеграции страны с Западом. Советские диаспоры после 1945 г. преимущественно составляли представители нерусских этнических групп, имевшие серьезные исторические обиды на русских: евреи, украинцы (в основном из русофобской Западной Украины), литовцы, латыши и эстонцы, не говоря уже о влиятельном восточноевропейском лобби (поляки, венгры, чехи и словаки), которое отождествляло советскую власть с русским империализмом. Отчасти из-за этого Советский Союз никогда не мог получить торговый статус наибольшего благоприятствования у Соединенных Штатов.

 

Хотя реформирование прочно институционализированной советской системы, вероятно, было более сложной задачей, также очевидно, что Дэн Сяопин гораздо лучше понимал Китай, чем Горбачёв – Советский Союз.

 

Представьте, что могло бы произойти, если бы Юрий Андропов прожил так же долго, как Дэн Сяопин (который умер в 93 года в 1997 г.). Можно не сомневаться, что, поскольку модель экстенсивного экономического развития себя исчерпала, Советский Союз начал бы существенные экономические реформы. Андропов отлично знал о структурном кризисе в советской экономике. Судя по его программным заявлениям в 1982-83 гг. и длительному пребыванию на вершине власти, он вряд ли поддержал бы что-то отдаленно напоминающее политические реформы Горбачёва или колебался бы по поводу применения силы, чтобы остановить угрозу для коммунистического правления со стороны общества. Кроме того, позиции людей Андропова в партии, КГБ, правительстве и вооруженных силах были гораздо сильнее, чем связи Горбачёва, и он вполне смог бы построить жизнеспособную коалицию для проведения поэтапного реформирования экономики. Хотя долгосрочные успехи экономической стратегии Андропова можно поставить под вопрос, вполне реально, что Советский Союз – как и коммунистический Китай – мог бы существовать и сегодня. Аналогичным образом, если бы Дэн Сяопин прожил так же недолго, как Андропов, у него просто не было бы шанса осуществить свои реформы, и Китай вступил бы на более консервативный путь экономического развития.