volk959> Ну-ну. Повторяю для тех кто в танке: ЗАПАДНЫЕ СОЮЗНИКИ НИКОГДА НИКАКИХ ПЕРЕГОВОРОВ О МИРЕ С ГЕРМАНИЕЙ НЕ ВЕЛИ. В отличие от СССР.
ну, что ж:
________________________________________________________
Утром 24 апреля Бернадотт уже был в Стокгольме. На срочном совещании в министерстве иностранных дел было решено немедленно информировать послов США и Англии, однако скрыть это от советского посольства. Оба посланника в свою очередь, разумеется, не подумали информировать Советский Союз.
Смысл намерений Гиммлера был достаточно ясен. Он предпринимал последнюю отчаянную попытку расколоть антигитлеровскую коалицию. Как уже после войны вспоминал фельдмаршал Монтгомери, разведка ему донесла, что Гиммлер хочет встретиться с ним, «чтобы подчеркнуть, что рано или поздно придется вести войну с целью приостановить марш в Западную Европу азиатских орд, возглавляемых Россией... Теперь, когда Германия разгромлена, Британия осталась один на один с азиатскими варварами. Важно спасти живую силу Германии от того, чтобы она не попала в руки русских, поскольку она скоро пригодится. Вскоре вместе с англичанами придется драться с русскими. Такая война, по его (Гиммлера) мнению, была неизбежной»{588}.
Предложение Гиммлера было официально передано в столицы западных держав.
25 апреля оно было предметом обсуждения на совещании в Вашингтоне с участием президента Трумэна (12 апреля Рузвельт умер), генерала Маршалла и адмирала Леги. По телефону шли консультации с Черчиллем .
Ах, как хотелось бы в тот день многим рыцарям антисоветской борьбы принять заманчивое предложение Гиммлера! Им уже виделись дивизии Монтгомери в Берлине, танки Паттона в Праге, радостное соединение с вермахтом, а потом — вперед на Восток... Но, увы, эти мечты были лишь мечтами. Можно поверить откровенности того же Монтгомери, который с грустью констатировал: нет, эти планы нереальны. «Британский народ, — так сказал он в беседе с Эйзенхауэром, — был сыт [360] войной, и его нельзя было заставить драться с русскими в 1945 г. Русские стали героями во время германской войны, и любое английское правительство, которое захотело бы вести войну с ними... имело бы трудности в своей собственной стране»{589}. Разумеется, Монтгомери говорил здесь очень сдержанным языком, не ставя всех точек над «и». Однако даже и таким архиреакционным людям в штабах союзных войск весной 1945 г. было ясно, что предложение Гиммлера принять невозможно. Его пришлось отвергнуть.
Адмирал Леги, присутствовавший при телефонных разговорах по прямому секретному проводу между Вашингтоном и Лондоном, сообщает{590}, что когда с американской стороны были высказаны сомнения об уместности принятия капитуляции из рук Гиммлера, то Черчилль нетерпеливо прервал Трумэна: — Но я хочу кончить войну!
Было бы уместнее, если бы он сказал, что «хочет продолжить войну», как вытекало из концепции Гиммлера. Впрочем, это без слов понимали Трумэн и Маршалл. Но скрепя сердце они должны были отказаться. Наверное, лет через пять Трумэн испытывал угрызения совести за то, что упустил возможность начать третью мировую войну 25 апреля 1945 года.
Рядом с Гиммлером в его тайной дипломатии последних дней рейха стоят еще две фигуры. Первая — рейхсмаршал Геринг, который в эти дни находился не в Берлине, а в Южной Германии. В конце апреля он также собрался предложить американским реакционерам свои услуги. Геринга, пишет Герлиц, «обуревала идея, что возможно заключить перемирие с западными державами и тем самым освободить силы для борьбы против большевизма»{591}. Как вспоминал впоследствии начальник штаба ВВС генерал Коллер, Геринг поручил ему составить соответствующее обращение к народу{592}. Сам Геринг излагал своим сотрудникам этот план в таких выражениях:
«У Германии остался лишь один шанс. Мы заключаем перемирие с западными державами, поворачиваем весь Западный фронт и выкидываем русских. Для этого мы еще достаточно сильны. В конце концов между Востоком и Западом завяжется конфликт и мы можем облегчить работу западным державам. Я не преувеличиваю, если скажу, что являюсь единственным человеком, с которым союзники будут вести переговоры. [361]
С Гитлером за стол не сядет ни один человек; Риббентроп с его военной политикой и Гиммлер с его концлагерями вообще неприемлемы. Я остался один»{593}.
По привычке Геринг явно переоценивал свою репутацию. Но тем не менее любопытно, насколько параллельно развивалось мышление у заправил «третьего рейха». Геринг буквально повторял то, что говорил английским разведчикам Гиммлер. Гиммлер же твердил то, что до него говорили Герделер, Даллес, Эрл, Клюге, Бек, Роммель, Шпейдель.
Герингу казалось, что Гиммлер и Риббентроп не приемлемы для сделки. Иного мнения придерживалось третье действующее лицо тайной дипломатии в эпоху краха вермахта — начальник генерального штаба генерал-полковник Гудериан.
Еще 23 января 1945 г., т. е. через десять дней после начала советского наступления, приведшего к разгрому Варшавской группировки немцев, Гудериан имел долгий разговор с посланником Паулем Барандоиом, представителем министерства иностранных дел при генштабе. Оба пришли к убеждению, что перед лицом неминуемого краха пора предложить свои услуги западным державам, ибо те, «вероятно, поймут опасность, которая связана с быстрым продвижением русских к границам Германии»{594}. Гудериан считал, что можно достичь соглашения во имя «обороны на Восточном фронте». Через два дня он изложил эти мысли Риббентропу. Риббентроп выслушал и ответил:
— Нет, этого я сделать не могу. Я являюсь верным последователем фюрера... Гудериан возразил:
— Что вы скажете, если русские через три-четыре недели будут стоять под Берлином?{595}
— Вы считаете это возможным? — в ужасе воскликнул Риббентроп.
Гудериан либо попался на удочку двуличного министра, либо сам не договаривает. Сейчас известно, что и в ведомстве Риббентропа шла лихорадочная деятельность по нащупыванию возможностей сделки. В министерстве иностранных дел уже давно составилась группа влиятельных чиновников, которые специализировались на контактах с западными державами. Среди них первое место занимал бывший статс-секретарь министерства барон фон Вейцзекер, который в это время был [362] посланником в Ватикане. Вейцзекер уже давно установил там связи с эмиссарами США и Англии. В Мадриде с английским послом Сэмуэлем Хором поддерживал контакт немецкий агент фон Мелленхаузен. В Швейцарию был послан советник фон Шмиден, а в Швецию — чиновник МИДа Фриц Гессе, автор специального меморандума, на основе которого Риббентроп инструктировал своих посланцев. Им вменялось в обязанность выяснить возможности избежать безоговорочной капитуляции и всячески запугивать западные державы ростом влияния и силы СССР.{596}
Генерал-полковник Гудериан как бы нюхом понимал ситуацию. После безуспешных разговоров с Риббентропом он имел беседу с Герингом, а затем направился к Гиммлеру. Именно Гудериан навел Гиммлера на мысль об использовании Красного Креста (т. е. Бернадотта) для немедленного контакта с западными державами. Гиммлер последовал этому совету. Так снова замыкается круг тайной дипломатии, замыкается на генеральном штабе.
Идей и указаний Гудериана — Гиммлера точно придерживались все немецкие командующие в последние дни войны. Буквально до последней минуты они пытались достичь соглашения с командующими американских и английских войск, когда, собственно говоря, война была уже бесповоротно проиграна.
Наиболее энергично на этом «дипломатическом направлении» продвинулись немецкие генералы и высшие чины СС на юге, на германо-итальянском фронте. Этому способствовали два обстоятельства: первое — здесь на посту главного уполномоченного СС при штабе группы армии «Ц» все еще находился обергруппенфюрер СС Карл Вольф, уже хорошо сориентировавшийся в ситуации тайных интриг; второе — в Берне, вблизи от итальянской границы, находился Аллен Даллес. Оба обстоятельства обещали успех всему предприятию.
6 февраля 1945 г. Вольф снова был принят Гитлером. На совещании с участием представителей Риббентропа, и Гиммлера было решено установить контакт с американскими разведорганами. Вольф умело использовал комбинацию Рим — Ватикан (с папой он имел контакт с 1944 г.) и скоро через камергера папы римского итальянского промышленника барона Парилли получил приглашение на встречу с уполномоченным Даллеса швейцарским профессором Хусманом, которая и состоялась 21 февраля 1945 г. [363]
Вскоре в переговоры включился и Даллес. 6 марта Вольф в сопровождении штандартенфюрера СС Дольмана встретился с Даллесом в Цюрихе. Германская сторона предложила проект перемирия в Италии. Группа «Ц» должна была получить возможность уйти в Германию. Войска фельдмаршала Александера могли войти в долину По и к Южным Альпам. Во всем проекте и не пахло капитуляцией. Тем не менее, Даллес отнесся к нему «с благожелательным пониманием»{597}.
Стороны расстались, довольные друг другом, и продолжили переговоры. 19 марта 1945 г. в швейцарском городке Аскона, на вилле братьев Стиннес — хозяев знаменитого американо-германского концерна, произошла встреча на более высоком уровне. Со стороны англо-американского командования на ней присутствовали заместитель начальника штаба 5-й американской армии генерал Лемнитцер и заместитель начальника штаба союзных войск в Италии английский генерал Эйри, Аллен Даллес и его помощник Геро фон Шульце-Геверниц. С немецкой стороны был Вольф, который представлял фельдмаршала Кессельринга, только что ставшего командующим всеми войсками Западного фронта.
Встреча в Асконе была самым грубым нарушением союзнического долга со стороны американских и английских генералов и правительств. Дело дошло до того, что последние отказались допустить к участию в переговорах представителей третьей союзной державы, когда сведения о них стали достоянием СССР. Советское правительство решительно требовало прекращения сговора. Тем не менее, асконские переговоры состоялись. Они дали Гитлеру и Вольфу ценную передышку: наступление союзников в Италии прекратилось вплоть до 9 апреля, а Гиммлер и Даллес записали себе в актив провокацию, приведшую к обострению отношений в союзном лагере.
Здесь операция Вольфа — Даллеса (
как ее окрестили участники, операция «Санрайз кроссворд» ) натолкнулась на трудности. Главным препятствием для сговора оказалась твердая позиция Советского Союза, который настойчиво требовал от своих союзников прекращения недостойной игры. В послании на имя президента Рузвельта от 3 апреля Председатель Совета Министров СССР подчеркнул, что сложившаяся ситуация «никак не может служить делу сохранения и укрепления доверия между нашими странами»{598}. С полным правом глава Советского [364] правительства указывал на то, что, возможно, союзные войска этими переговорами хотят, как они утверждают, обеспечить себе известные военные преимущества. Но почему тогда они так упорно скрывают ход переговоров и не хотят участия в них советских представителей?
Правительства США и Англии перед лицом твердой позиции СССР не пошли на удочку Даллеса. Они понимали, что не могут рисковать ухудшением отношений со своим великим союзником в момент окончания войны. Как справедливо отмечает советский исследователь этого периода А. А. Галкин, здесь решающую роль сыграло то обстоятельство, что начавшийся распад гитлеровского государства «делал попытки политических контактов с нацистской верхушкой бесперспективными»{599}.
Эксперимент Вольфа не был единственным. Когда немецкие войска на севере Германии оказались перед крахом, то их руководители попытались разыграть сложную комбинацию перед фельдмаршалом Монтгомери. 2 мая командующий немецкой группой войск генерал Блюментритт запросил о перемирии. 3 мая Монтгомери принял немецкую делегацию в составе Фридебурга, Кинцеля и Вагнера. Согласно рассказу Монтгомери, Фридебург от имени Кейтеля предложил капитуляцию трех армий, но только перед англичанами, а не перед всеми союзниками. Монтгомери якобы заявил, что это его не устраивает, ибо русские — его союзники.
Но когда немецкие представители продолжали отстаивать свои требования, то «верный» Монтгомери предложил спасительный выход. Он заявил, что готов принять 5 мая «тактическую капитуляцию» перед своим фронтом. Как впоследствии не без иронии писал американский государственный секретарь Хэлл, словечко «тактическая капитуляция» было заменой для сепаратного мира. Это означало, что Монтгомери молчаливо помогал гитлеровским попыткам избежать полной и безоговорочной капитуляции вермахта перед всеми союзниками.
Оставшиеся в живых лидеры вермахта хотели добиться большего. 6 мая генерал Йодль вылетел в ставку Эйзенхауэра, где начал переговоры с его начальником штаба Беделлом Смитом. Йодль без обиняков заявил, что предлагает частичную капитуляцию, и стал пугать Смита жупелом «большевистской опасности». Он попал в точку. Смит был известен своими [365] антисоветскими взглядами (что отлично доказал в послевоенный период){600}. Смит был готов согласиться, когда Йодль попросил у него сначала 4 дня, потом 48 часов. Но Смит не решал дела. Дело решала победоносная коалиция, в которой ведущую роль играл Советский Союз, вынесший на своих плечах главную тяжесть войны. Смиту пришлось подчиниться. Безоговорочная капитуляция гитлеровского вермахта была предрешена.
«Позвольте, мы забыли о Гитлере!» — скажет иной читатель. Действительно, в последние дни войны он как бы сам исключил себя из числа живущих. О нем забыли даже его собственные генералы.
Жизнь рейхсканцлера, фюрера и верховного главнокомандующего вооруженными силами Великой Германской империи бесславно шла к финалу в бункере имперской канцелярии.
________________________________________________________
Извини если много букафф -понимаю, тебе придеться трудно...
А у тебя нет ничего почитать про сепаратные советско-фашисткие переговоры в период 1941-1945гг? Оч. было бы интересно развеять свое НЕВЕЖЕСТВО
Ник
P.S. Советовал бы посерьезней относиться к творчеству Ю.Семенова - рупора советской пропагандисткой машины. Искажений фактов или "фантастики" в его произведениях нет совершенно.