Анна: У меня вопрос – какова продолжительность жизни в Северной Корее, и сколько детей в семьях?
Андрей Ланьков: Очень интересный вопрос. Первый результат – неожиданный. Я сейчас точной цифры не скажу, но она неожиданно велика. До голода – около 67-68 лет, после голода это существенно сократилось, но все равно – больше 60 лет. Это одна из интересных особенностей. При всех своих недостатках северокорейский режим оказался в состоянии поддерживать очень низкий уровень смертности за счет диспансеризаций, массового медицинского обслуживания и т.д. Это надо отдать должное сталинистским режимам, у них это хорошо получается, что молодцы, то молодцы.
...
Интересная особенность этого общества – оно городское, очень образованное, безумно нищее. Но оно городское, 70% населения живет в городах, полное отсутствие неграмотности, практически все население имеет среднее образование, даже если мы забудем, что изучение истории – это заучивание генеалогии великого вождя, но математику они учат.
В общем при таком перекосе сельского-городского населения, плохих землях (в малом количестве) и хреновой агротехнике - неудивительно, что живут впроголодь, да...
Особо стоит вот этот фрагмент процитировать - чтобы стало понятно, что многие северокорейские особенности, которые вызывают у нас удивление/отвращение/жалость,смех, в общем у кого что - они вовсе не обязательно какие-то "чучхейские", нередко они "просто корейские". Или даже шире того - "просто конфуцианские":
Первый – является ли северокорейский сталинизм корейским. Однозначно является. Если посмотреть на чисто пропагандистские формы, они на удивление похожи на южнокорейские, как ни парадоксально. Методы идеологической работы в Южной Корее времен военных диктатур. Временами возникает вопрос: «Ребята, кто у кого учился?» Это нужно смотреть конкретно, но очень многие пропагандистские штампы, идеи, естественно, имеют корни в традиционной культуре. Более того, вы правы. Многое из того, что вызывало в свое время хохот у читателей журнала «Корея», в действительности для корейца совершенно не смешно, а нормально. Например, когда мы читаем, что Ким Ир Сен узнал, что кто-то из его былых соратников, геройски погибших во время антияпонской войны в 30-е гг., звонит его семье, спрашивает, как там его жена, дочка, кто у дочки муж… А у дочки героя нет мужа! «Ну, так немедленно несите мне фотографии холостых парней из числа детей героев, и мы их быстренько поженим!» Эта реальная история из журнала «Корея» русским кажется дико смешной. В действительности – нормальное поведение. Отец семейства (это же фигура отца) обязан среди прочего женить и выдавать замуж и следить, чтобы люди соответствовали друг другу. Это одна из важнейших обязанностей.
Любимая сцена: Ким Ир Сен накрывает старика своей шубой. История о том, что он шел, ехал, на коне скакал в 1930-е гг., видит мерзнущего старика, ему его становится жалко, он отдает ему свою шубу, скачет дальше. Извините, это нормальная история, которая часто прослеживается, это миф, который рассказывали практически о любом великом корейском политическом деятеле с VI в. н.э. Когда мы видим, что Ким Ир Сен рассказывает о том, как он три раза проезжает мимо своего родного дома в Мангендэ, но туда не едет, потому что он занят государственными делами в 1945 году, – извините, это борьба с потопом, это китайская мифология. Геройски мудрый император борется с потопом, значит, соответственно, не едет домой, у него времени нет, три раза мимо дома проезжает. Все эти культурные штампы, естественно, очень свои. Более того, рискну сказать, что неконфуцианскую страну закрутить таким образом было бы практически невозможно. Необходимо иметь особое отношение к государству, готовность принимать дисциплину, особое отношение к элите и т.д. Это первый вопрос.
И еще исторический штрих, объясняющий устойчивость северокорейского режима:
И третий вопрос. Из того, что вы сказали, складывается впечатление, что корейцы всегда очень плохо, бедно жили до 1945 года, поэтому эта карточная система не сильно повлияла на их жизненные установки, мировоззрение и т.д. Они и раньше бедно жили, а тут карточки добавились, а пайка риса была такая же, как и сто лет назад, и двести. Это так?
Андрей Ланьков: Да. Более того, есть очень любопытная особенность. После всех сокращений средняя пайка риса – 550 г. Формально 700 г., но там есть официальные якобы патриотические вычеты. 550 г. риса – это количество риса, которое полагалось человеку, мобилизованному на тяжелые физические работы во времена династии Ли. Т.е. в XVIII в. нужно было строить крепостную стену или копать канавы. Любой крестьянин был не только военнообязанным (кстати, фактически его никогда в армию не брали), а он был еще обязан трудовой повинностью, и когда он на ней находился, государство его кормило, исходя из этого же расчета. Т.е. нынешний паек и паек XVIII в. идентичны. Это очень серьезный момент. Почему режим первоначально пользовался большой поддержкой? По ряду причин. В отличие от Восточной Европы, режим воспринимался не как навязанный оккупационными силами, а как свой собственный режим, который сменил колониальную власть. Причем при всех ужасах и преувеличениях в рассказах о японском управлении, власть все-таки была мерзкая. А в смысле уровня набития живота поначалу даже, может быть, и выиграли. Серьезных изменений ни в ту, ни в другую сторону не было.